Вначале мы долго шли, кружа в лабиринте низких коридоров. Где-то далеко горели факелы, красноватый полумрак скрадывал фигуры и лица шедших рядом со мной людей. Поднимая голову, я видел тех, кто впереди, и чувствовал, что следом идут ещё многие. Тишину нарушало лишь шарканье множества ног и чьё-то близкое тяжёлое дыхание. Мы не торопились. Я двигался легко и тихо, не думая ни о чём. Я должен был идти — вот и всё, что я знал.
Впереди забрезжил пасмурный свет, и открылось огромное пространство: белёсое туманное небо, тусклая, без единого всплеска водная гладь, пределы которой терялись в сумеречной мгле. На широкой пристани было множество народу — мужчин и женщин с одинаковыми, необычайно спокойными лицами. Все они молча вглядывались в далёкую мглу и чего-то ждали.
— Багаж оплачивать, вы не знаете? — тихо спросил кудрявый паренёк с книгой в руке.
— Берут только пассажиров, — не оборачиваясь, произнесла пожилая, очень нарядная дама.
Издалека раздался протяжный гудок. Быстро и совершенно бесшумно к пристани подошёл колёсный пароход, огромный, как римский Колизей. Дым из его многочисленных труб повис в неподвижном воздухе широкими чёрными пластами. По лесенке из рубки проворно сбежал вниз худощавый, военной выправки человек в старинной морской форме. «Капитан Харон», — шепнул кто-то. В шёпоте слышалось уважение.
— Всё-таки хотелось бы взять её с собой, — сказал паренёк, глядя на свою книгу. — Видите ли, это я написал её.
Его лицо показалось мне знакомым, но вспомнить, где мы встречались, я так и не смог. Он тоже узнал меня и тоже пытался вспомнить. Мы стояли, глядя друг на друга, и поток людей, двигавшихся к трапу, неторопливо обтекал нас. Я хотел было назвать своё имя, но без всякого удивления понял, что не помню его.
— Значит, ты тоже на тот берег? — спросил я первое, что пришло в голову, смутно догадываясь, что мы были друзьями тогда, давно…
— Там нет берега, — медленно ответил он и, повернувшись, последовал за остальными. Проходя по трапу, он вытянул руку с книгой над тёмной полоской воды между пристанью и бортом парохода и разжал пальцы. Книга порхнула, как огромная бабочка и, прежде чем она беззвучно канула, я успел увидеть, что страницы в ней чистые. Все до единой.
Вскоре на пристани не осталось никого, кроме меня. Пароход возвышался надо мной бесчисленными ярусами своих палуб. Вдоль резных перил стояли пассажиры, равнодушно глядя вдаль. Отполированный до блеска трап призывно сиял передо мной.
Я медлил, начиная подозревать в происходящем какой-то подвох. Что-то здесь было не так, и прежде чем взойти на борт, мне нужно было понять, что именно. Капитан, встретив мой взгляд, вежливо улыбнулся.
— Ничего, мы подождём, — сказал он. — Времени нет.
Я похолодел. «Времени нет» означало «Времени больше не существует». Меня будут ждать бесконечно, и всё останется неизменным: призрачные сумерки, тишина, безучастные лица пассажиров, терпеливая улыбка капитана Харона. Нет больше прошлого и нет будущего, а значит, не о чём жалеть и не на что надеяться. Но что-то мешало мне сдаться бесчувствию и беспамятству, стать одним из молчаливых призраков, наполняющих пароход.
— Капитан, — заговорил я, — здесь какая-то ошибка. Я не должен плыть.
— Почему? — быстро спросил капитан.
— Я не должен, — повторил я, запинаясь. — Мне кажется, я случайно оказался здесь. Мне кажется, я должен вернуться… Это очень важно…
— Вернуться? Зачем?
— Не помню, — прошептал я. — Но это важно…
Капитан Харон понимающе кивнул.
— Поднимайтесь, не спеша, — сказал он. — Если до того, как вы ступите на палубу, вам удастся назвать причину, по которой вы не можете отплыть, пароход уйдёт без вас.
Я нерешительно шагнул на трап. Сделал ещё шаг и ещё. Память молчала. Не было ни событий, ни лиц, ни слов. Тени воспоминаний, безымянные, бесформенные, отступали всё дальше. Но что-то среди них не желало исчезать. Звук падающих листьев в тишине. Тёплый ветер над равниной. Невнятные, полузабытые созвучия, спящие на губах. Имя.
— Наташа, — сказал я.
Трап под ногами хрустнул и разлетелся в щепки. Я падал в грохочущую бездну, и всё вокруг меня обрушивалось, лопалось, распадалось на тысячи осколков, вспыхивало и опадало клочьями пепла. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, и проснулся.
В комнате царило солнце. Прозрачная занавеска чуть колыхалась, и через открытое окно доносились с улицы звон трамваев и весёлый свист стрижей. Ты ещё спала, и солнечный зайчик дремал у тебя на щеке. Я спугнул его поцелуем.
Не открывая глаз, ты ощупью нашла мою ладонь.
— Доброе утро, — шепнул я.
— Мне приснился сон… нехороший, — пробормотала ты. — Будто ты собирался куда-то уезжать… навсегда. И что тебе взбрело в голову?
Я долго целовал тебя, тёплую, сонную, жмурившуюся от удовольствия и яркого солнца. Я хотел сказать, что благодарен миру за то, что в нём есть ты, и благодарен тебе за все чудеса, которые ты сотворила для меня, сама того не ведая. Я хотел сказать, что разлучить нас невозможно. Что несчастья, боль и смерть отступят передо мной, едва губы мои шевельнуться, произнося твоё имя.
Я ещё многое хотел сказать тебе.
Но истинная нежность безмолвна.
