Зазвездный зов - [32]

Шрифт
Интервал


"Я в царствование Аменготепа..."

Я в царствование Аменготепа
Ласкал рабынь и говорил грубей,
Меня хранит священный скарабей
Бессмертием таинственного склепа.
Над сводом каменным гремят свирепо
Тяжелые колеса диких дней,
Я с вечностью лежу, мне сладко с ней,
И саркофага не дрожит закрепа.
Меня поили пальмовым вином
И в саване возили кружевном
На пышной погребальной колеснице.
И, чтоб в земле я никогда не сгнил,
В пустыне той, которая мне снится,
Мной трижды пресекали желтый Нил.

"Киргизский бог с отвислым животом..."

Федору Жицу


Киргизский бог с отвислым животом
Хохочет на столе передо мною,
Медь крепкой лысины блестит от зною,
И сытый лик гремит огромным ртом.
А на столе раскрыт старинный том,
Страница желтая, горбясь горою,
Мне шепчет быль... До ночи не закрою
Голодных глаз в раздумьи золотом.
Грядущего, я вижу, нож летучий
Вонзается в откормленные тучи,
И кровью жертвенной бежит гроза.
Страница шепчет: из сырой земли мы
И в землю отойдем... И мне в глаза
Хохочет громче лик неумолимый.

"Как женщина безжалостна Сибилла..."

Как женщина безжалостна Сибилла,
Холодная заря – ее алтарь,
И ветер – дряхлый жрец, а не бунтарь,
И с дрожью зажигает он светила.
Листву он мажет кровью жертв уныло,
Он, вещих книг бессменный секретарь,
Заносит всё, что сбудется, как встарь,
Когда луна кровавая бродила.
И косо рассыпаются листы
По всем путям горбатой темноты,
Дождем летят во все концы вселенной,
И за народом падает народ,
И падает звезда окровавленной,
И дней неудержим круговорот.

"Как пасти черные у нас зрачки..."

Как пасти черные у нас зрачки,
Мы в ночи августа печально воем,
Средь звезд, под их усиленным конвоем
Проходим мы, любовники тоски.
Построена темница мастерски,
Один Эйнштейн, быть может, удостоен
Встряхнуть ее молчание густое
И в глину стен вонзить железный кий.
О, мутный путь, бледнеющий над нами,
О, млечный след богини голубой,
Куда зовешь серебряными снами?..
Столетия ползем мы под тобой,
И ты клубишься вьюгой, как вначале,
Когда кричали сны, а мы молчали.

"Мне все равно, Качалов или Чаплин..."

Мне всё равно, Качалов или Чаплин,
Точеный Цезарь иль нескладный Тит.
Как портсигар серебряный, блестит
Наш гроб, который весело поваплен.
Рояля звуки падают по каплям,
Метелью вьются пляски Карменсит...
А сердце дохлой крысою висит,
И каменным зерном я в мире вкраплен.
Встряхнут истории зеленый пруд,
Пошли наверх гадливые поддонки
И песни дна прекрасные орут.
Уймись, мой дух неведомый и тонкий,
Чугунной тишиной укутай дно,
Пока волнам смятение дано.

"В тумане, в голубом дыму курений..."

В тумане, в голубом дыму курений
Лирическая корчится строка,
И кровь просачивает облака,
Банальные как лепестки сирени.
И образов зазубренные тени
Ползут с вершин, ползут издалека,
Расплескивая молнии клинка,
Как варвары на золотой арене.
И в цирке храм, и цирк во храме, Рим
Для Цезаря был тесен как темница,
Для Брута был как ночь необозрим,
О, сон времен, который миру снится,
В твоем дыму строка моя пестра,
Она кричит в кустарнике костра.

"Ушли, ушли в неведомое годы..."

Ушли, ушли в неведомое годы,
Смирилось сердце в каменной груди,
Как пленный лев молчит, а позади
Пустынный океан былой свободы.
С ножом зенит, как жрец рыжебородый,
Ступает по песчаному пути.
Не смейте, люди, близко подойти,
Он в смерть влюблен, звериный царь природы.
И страсть, и песнь, терзавшие меня,
Теперь как падаль тлеют предо мною
На золоте распластанного дня.
Я улыбаюсь мертвому их зною,
И мрамор их костей не нужен мне,
Отдавшемуся в рабство тишине.

"Строфа повисла ярче и тяжеле..."

Строфа повисла ярче и тяжеле.
Как черное созревшее зерно,
Сухое сердце горечи полно,
И снится мне сырое подземелье.
Там все плоды, что медленно созрели,
Там всё, что вышло из земли давно
И вновь упало на земное дно...
Ужели суждено и мне, ужели?
Я распускал как крылья лепестки,
Я звезды рвал, рассудку вопреки,
Обворовать вселенную хотелось.
Но ветер, задувающий огни,
Сковал мою младенческую смелость,
Прохладней и короче стали дни.

"Угрюмые, как чукчи и тунгузы..."

Угрюмые, как чукчи и тунгузы,
Как жители арктических широт,
Они боятся солнца, дик фокстрот
Укрытому культурою кургузой.
Солдатской выправки хотят от музы,
Чтоб барабаном тешила народ,
Чтоб не назад звала в священный грот,
А в бой вперед, порвав святые узы.
О, как забыть, что я двуногий царь,
О, как сорвать мне звездную корону,
Сверкающую весело как встарь.
Попробую, метлою солнце трону,
Но в пепел прах, и день мой не зачах,
Порфира скуки на крутых плечах.

Еленин свет

"Еленин свет, святой, неугасимый..."

Е.Е.


Еленин свет, святой, неугасимый
Ложится солнцем на толпу планет.
Его поют и всадник и поэт,
Несущиеся радуге вослед,
Ероша гриву тучи несразимой.
Еретиков и не было и нет,
Всегда, везде в крепчающие зимы
Горит весенний куст неопалимый,
Еленин свет.
Ни окрик палача, ни хриплый бред
И судороги вечных жертв режима
Ему не страшны, всё проходит мимо.
Велик и темен путь плывущих лет,
Но надо мной как факел пилигрима
Еленин свет.

"Ты мной полна, как золотым вином..."

Т.Ш.


Ты мной полна, как золотым вином,
Авгуры по полету белой птицы

Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".