Зази в метро - [4]

— Мсье Шарль, — сказала она, — вы миланхолик.

— А пошла ты в задницу... со своим миланхоликом, — мгновенно отреагировал Шарль.

— Вот это да! — воскликнула Мадо Ножка-Крошка. — Как вы невежливы сегодня!

— А я думал, мы тут все вместе посмеемся, — сказал Шарль с мрачным видом. — Это так эта девчонка выражается.

— Не понимаю, — озабоченно произнес Турандот.

— Все очень просто, — пояснил Шарль. — Девчонка и слова не может вымолвить, чтобы кого-нибудь не послать.

— А непристойные жесты она при этом делает? — спросил Турандот.

— Пока нет, — многозначительно сказал Шарль, — но все еще впереди!

— Боже! — простонал Турандот. — Только не это!

Он обхватил голову руками и сделал неубедительную попытку оторвать ее от тела. Затем продолжил в следующих выражениях:

— Тысяча чертей!! Не хочу я, чтобы в моем доме девчонка несла такую похабщину. Знаю я, чем все это кончится. Она тут всех в округе совратит. И недели не пройдет...

— Да она всего-то на два-три дня приехала, — заметил Шарль.

— «Всего-то!» — завопил Турандот. — За это время она успеет расстегнуть ширинку всем слабоумным старикашкам из моей досточтимой клиентуры. Мне не нужны неприятности, слышишь? Я хочу жить спокойно!

Покусывавший коготь попугай Зеленуда устремил взгляд вниз, к стойке, и, прервав на минуточку свой туалет, вмешался в общий разговор:

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — сказал Зеленуда.

— Он совершенно прав, — заметил Шарль. — Только не понимаю, зачем ты мне все это говоришь, при чем здесь я?

— Я его в гробу видал, — с нежностью произнес Габриель, — вот только не пойму, зачем ты настучал, что девчонка выражается.

— Я — человек прямой, — ответил Шарль. — А потом, шила в мешке не утаишь. Твоя племянница действительно очень плохо воспитана. Разве ты такое говорил в ее возрасте?

— Нет, — ответил Габриель, — но ведь я и не был девочкой.

— Прошу к столу, — тихо промолвила Марселина, поставив супницу на стол. — Зази! — Тихо окликнула она девочку. — К столу! — И осторожно начала разливать суп половником.

— Ах! Ах! — с удовлетворением произнес Габриель. — Консоме!

— Ну, не совсем, — тихо ответила Марселина.

Зази в конце концов тоже села за стол. Взгляд ее был лишен всякого выражения. Как это ни досадно, ей все-таки пришлось признать, что она голодна.

Вслед за бульоном на столе появилась кровяная колбаса с картошкой по-савойски, гусиная печень (Габриель выносил ее из кабаре и ничего не мог с собой поделать, так много ее там было), затем невероятно сладкий десерт и уже разлитый по чашкам кофе, би-коз[2] Шарлю и Габриелю предстояло выйти на работу ночью. Шарль ушел сразу же после рюмочки вишневки с гранатовым сиропом — сюрприза, которого он ждал с самого начала ужина. Что касается Габриеля, то на работу ему надо было только к одиннадцати. Он вытянул ноги под столом, так что при этом значительная их часть оказалась за его пределами, и улыбнулся застывшей на стуле Зази.

— Ну что, малышка, — сказал он так, между прочим, — между прочим, не пора ли нам спать?

— Ты кого имеешь в виду? — спросила Зази.

— Как кого? Тебя, разумеется, — ответил Габриель, заглатывая наживку. — Когда ты там обычно ложишься?

— Надеюсь, здесь не будет так, как там.

— Да, — ответил Габриель и понимающе кивнул.

— Меня сюда отправили, чтобы здесь не было, как там, правда ведь?

— Разумеется.

— Ты просто так со мной соглашаешься или и вправду так считаешь?

Габриель посмотрел на Марселину. Она улыбнулась.

— Видишь? Такая маленькая, а как рассуждает! Непонятно, зачем ей в школу ходить, и так все знает, — сказал Габриель.

— А я хочу ходить в школу до шестидесяти пяти лет, — заявила Зази.

— До шестидесяти пяти? — изумился Габриель.

— Да, — ответила Зази, — я хочу быть учительницей.

— Неплохая профессия, — вкрадчиво заметила Марселина, — и пенсию будут платить.

Последнюю фразу она произнесла почти машинально, ибо в совершенстве владела не только французским языком, но и французским менталитетом.

— А пошла она, эта пенсия, — сказала Зази. — Я не ради этого учительницей буду.

— Ну, разумеется, это и так ясно, — сказал Габриель

— А тогда ради чего? — спросила Зази.

— Сейчас ты нам сама все объяснишь.

— А ты не догадываешься?

— Какая нынче головастая молодежь пошла, — обратился Габриель к Марселине.

И к Зази:

— Ну тк? Почему ты хочешь быть учительницей?

— Чтобы детей изводить, — ответила Зази. — Тех, кому будет столько, сколько мне через десять, два-.. пятьдесят, сто, тысячу лет. Всех их можно будет мучить в свое удовольствие.

— Ну штош, — пробормотал Габриель.

— Я буду с ними последней сволочью. Они у меня пол лизать, тряпку жевать, которой доску вытирают. Я им всю задницу циркулем истыкаю. Буду раздавать пинки направо и налево. Сапогами лупить, вот такими, зимними, высокими (жест), с большими шпорами. Я им всю жопу исколю!

— Ты только одного не учитываешь, — спокойно заметил Габриель. — Судя по тому, что пишут в газетах, система просвещения развивается сейчас совсем в ином русле. Можно сказать, в противоположном. Мы пришли к тому, что воспитывать нужно лаской, пониманием, добротой. Все так считают, правда, Марселина?

— Да, — тихо отозвалась Марселина. — А что, тебя школе очень обижают?