Завтра. Выпуск 2 - [206]
— Чтой-то сегодня не принесли газет и журналов. Уж не могу без них…
Он встал и вышел. Навстречу ему несся гул радостных голосов:
— Забастовка! Забастовало все!
Действительно, все забастовало. Сначала забастовала почта, потом телеграф, телефон и граммофон…
Четыхер пошел на базарную площадь. У калитки преградила ему путь Пашка:
— Не ходи! — заплакала она. — Тебя там тоже забастуют.
Но Четыхер толкнул ее кулачищем в грудь. Пашка страданула и сиганула во двор. Четыхер шаганул к базарной площади.
Кочета пели, предвещая парламентишку.
А на площади все уже было, как следует.
Люди гордо кричали разные слова, которых из-за шума никто не слышал.
— Братцы! — кричал статистик.
Это был человек честный и горбатый. Теперь он стоял на столе, стройный, как тополь, и кричал:
— Братцы!
— Правильно! Правильно! — сочувственно кричали в толпе. — Что горбатый, что негорбатый — все братцы.
Статистик еще что-то выкрикивал, но его голос заглушал стоявший рядом с ним другой оратор, Бурмистров.
— Товарищи! — кричал Бурмистров.
— Правильно, что товарищи! — поддерживала его толпа.
— Товарищи! — кричал еще громче Бурмистров.
Но то, что он говорил дальше, не было слышно, так как голос Бурмистрова заглушался голосом третьего оратора, стоявшего впереди его.
Третий оратор кричал:
— Господа!
— Правильно! Правильно! — одобряла его толпа. — Теперь все господа.
Оратор надрывался:
— Господа-а-а!
Но дальше ничего нельзя было разобрать, ибо голос третьего оратора заглушался криком четвертого оратора.
Безногий и безрукий бондарь, кузнец и ювелир Тиунов перебегал от одной кучки народа к другой и говорил:
— Граждане! Граждане!
— Это правильно, что граждане! — слышалось в толпе. — Хоть и бондарь, а правильно говорит.
Кочета пели, предвещая свободишку.
Вдруг все ораторы вместе закричали:
— Солдаты!
Из-за угла появился золотушный надзиратель Хипа Вопияльский с двумя солдатами.
Толпа не хотела разойтись, а разбежалась.
Пели кочета, предвещая реакцишку…
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И ПРОЕКТЫ
FANTASTIC IDEAS AND PROJECTS
Потомки семимильных сапог.
«Семимильные сапоги» чешского изобретателя Отченашека.
Английское изобретение. 1903 г.
Переход через горы на лыжах. Рисунок 1555 г.
Пешеходное колесо. США. 1870 г.
Аркадий АВЕРЧЕНКО
Аркадий Тимофеевич АВЕРЧЕНКО (1881–1925), русский юморист, умер в эмиграции. До 1917 года был редактором журналов «Сатирикон», затем «Новый Сатирикон». Автор нескольких пьес и множества рассказов, смешных и беспощадных; полвека назад еще был в ходу оборот «аверченковский юмор».
Былое /в 1962 году/
Зима этого года была особенно суровая.
Крестьяне сидели дома, никому не хотелось высовывать носа на улицу. Дети перестали ходить в училище, а бабы совершали самые краткие рейсы: через улицу в гастрономический магазин или на электрическую станцию, с претензией и жалобой на вечную неисправность электрических проводов.
Дед Пантелей разлегся на теплой лежанке и, щуря старые глаза от электрической лампочки, поглядывал на сбившихся у его ног малышей.
— Ну, что же вам рассказать, мезанфанчики? Что хотите слушать, пострелята?
— Старое что-нибудь, — попросила бойкая Аксюшка.
— Да что старое-то?
— Про губернаторов.
— Про гу-бер-на-торов… — протянул добродушно-иронически старик. — И чевой-то вы их так полюбили? Вчера про губернатора, сегодня про губернатора…
— Чудно больно, — сказал Ванька, шмыгая носом.
— Ваня, — заметила мать, сидевшая на лавке с книгой в руках. — Это еще что за безобразие? Носового платка нет, что ли?! Твой нос действует мне на нервы.
— Так про губернаторов, — прищурился дед Пантелей. — Правду рассказывать?
— Не тяни, дед, — сказала бойкая Аксюшка, — ты уже впадаешь в старческую болтливость, в маразм, и испытываешь наше терпение.
— И что это за культурная девчонка, — захохотал дед. — Ну, слушайте, леди и джентльмены… «Это было давно… Я не помню, когда это было… Может быть, никогда…» — как сказал поэт. Итак, начнем с вятского губернатора Камышанского. Представьте себе, детки, что однажды он издает обязательное постановление такого рода: «Виновные в печатании, в хранении и распространении сочинений тенденциозного содержания подвергаются штрафу, с заменой тюремным заключением до трех месяцев».
Ванькина мать Агафья подняла от книги голову и прислушалась.
— Позволь, отец, — заметила она, — но ведь тенденциозное сочинение не есть преступление. И Толстой был тенденциозен, и Достоевский в своем «Дневнике писателя»… Неужели же…
— Вот поди ж ты, — засмеялся дед, — и другие ему то же самое говорили. Да что поделаешь, — чрезвычайное положение. А ведь законник был, кандидат в министры. Ум имел государственный.
Дед помолчал, пожевывая провалившимися губами.
— А то херсонский был губернатор. Уж я и фамилию его забыл. Бантыш, что ли… Так тот однажды оштрафовал газеты за телеграмму Петербургского телеграфного агентства из Англии, с речью какого-то английского деятеля. Что смеху было!
— Путаешь ты что-то, старый, — сказал Ванюшка. — Петербургское агентство ведь официальное. Заврался наш дед.
— Ваня! — укоризненно заметила Агафья.
Дед снисходительно усмехнулся.
— Ничего, то ли еще было. Как вспомнишь, и смех, и грех. Владивостокский губернатор закрыл корейскую газету со статьей об Японии. Симферопольский вице-губернатор Масальский оштрафовал «Тавричанина» за перепечатки из «Нового Времени»… Такой был славный, тактичный. Он же гимназистов на улице ловил, которые ему фуражек не снимали. И арестовывал их. Те, бывало, клопики маленькие, плачут: «За что, дяденька?» — «А за то, что начальства не почитаете и меня на улице не узнаете». — «Да мы с вами незнакомы». — «А-а, незнакомы, посидите в каталажке, будете знакомы». Веселый был человек.
