Завтра будет буря - [50]

— Я пойду посплю, а то что то устал дико- полушепотом сказал Сержант. — Завтра утром закончим-

— Согласен, давай отбой. Время то уже не детское- хохотнув и начав пальцами разминать переносицу, согласился Коршев.

Сержант медленно развернулся на месте вокруг своей оси и нестройным шагом побрел к двери.

— Гутен абен! — крикнул на последок начальник гарнизона.

— Guten Abend- с безукоризненным акцентом ответил Сержант.

* * *

Последняя свеча догорала, испуская подергивающееся, словно в предсмертных конвульсиях, пламя. Но даже такие ассоциации не могли бы помешать сознанию Кости витающему сейчас где то между лазурным небом, приходящим счастливцам в сновидениях, с мягкими, белыми облаками исполинских размеров и грешной серой поверхностью, не голубой больше, планеты, поверхность которой пенится от грехов оставшихся в живых после Величайшей катастрофы в истории человечества. А ему не спится. Он обрел еще один весомый аргумент в пользу того, чтобы больше не ходить ни в какие вылазки, не рисковать жизнью, а сидеть на своей уютной, теплой станции, заниматься честным, не опасным для жизни, трудом. Ведь теперь его ждут. Раньше все к кому он хоть как-то был привязан, ходили с ним на поверхность, а теперь большинства из них нет. А теперь его ждут. Это интересное чувство уверенности в будущем, в том, что все сложится именно так, как сейчас рисует ему его воображение, переполняло сейчас Костино сознание.

А как быстро у них все получилось. То что он втюрился в нее, впервые увидев ее на «Октябрьской» было понятно, но неужели и она с первого взгляда рассмотрела в нем пару? Ответов, собственно как и всегда, нет. Да и кому они нужны? К чему вообще эти рассуждения о высоких материях? У него, пусть и спонтанно (хотя кто знает?) только что получилось то, о чем он еще недавно не мог и мечтать, а он рассуждает… об отвлеченном.

Соня спала, положив голову Косте на грудь. Ее теплое щекочущее дыхание мягко касалось его кожи, слегка дразня нервные окончания. Изредка темные ресницы слегка подрагивали, беззвучно шелестя, словно тонкие крылья какой-то экзотической бабочки, сидящей на древесной коре и вкушающей всю прелесть тропического солнца. Любующийся этим процессом, сталкер неторопливо трепал волосы своего спящего ангела. В них не было ни превзойденного шелка, ни какого-нибудь особого аромата, но ему все равно нравился этот русый оттенок, нравилось на него смотреть, нравится легонько к нему прикасаться. Тем более ему все равно не спиться.

* * *

Сержант толкнул отделяющую его от желанного помещения дверь и сделал шаг вперед. Из темноты комнаты, которую не мог разогнать хрупкий свет, вползающий из коридора, доносилось слабое похрапывание. Удальцов уже видел чудесные, или, возможно, ужасные, творения его сознания. Сержант аккуратно закрыл дверь и, не включая свет, прошел до своей кровати. Достав и включив небольшой карманный фонарик, он осветил свою лежанку и стоящую рядом тумбочку, бывшую когда то ярко-красной, а теперь стоящей особняком, облезлой кошкой доживая свой век. Сержант сел на кровать, и лениво стащив с головы берет, вздохнул. Затем положил фонарик и берет на тумбочку, и затылком приклонился к прохладным кирпичам. Холод камня приятно остужал горящий затылок.

Предоставленный сам себе, фонарик отправлял к противоположной стене все новые и новые порции искусственного света. Желтый диск не задевал спящего Удальцова, но тот, похоже, все равно почувствовал сквозь сон неладное, от чего и повернулся на другой бок, тут же начав что-то неразборчиво нашептывать своему новому кирпичному собеседнику. Похоже, новоиспеченный друг обсуждал с Удальцовым какие то нелицеприятные вещи, потому что прикрывавшее ганзейца одеяло выразило решительный протест участвовать в этом обсуждении и сползло на пол. Наблюдавший весь этот процесс Сержант поначалу радовался, на его усталом лице даже растянулась небольшая улыбка. Но поняв, что больше в комнате никого нет и что заканчивать забастовку постельного белья придется именно ему, снова помрачнел.

Запеленав, еще оказывается и вертлявого, детину, Сержант вновь сел на свою кровать. Выудив из грудного кармана коробок спичек и помятую самокрутку странного вида (она была несколько меньше обычной, часто встречающейся, самокрутки и утолить такой жажду табачного дыма мог, разве что, новичок), он тут же зажег один конец самодельной папироски и закурил.

Ядовитый дымок тонкими полупрозрачными нитями потянулся по воздуху. Тлеющее содержимое плавно меняло цвет, повинуясь изменчивым потокам воздуха.

Докурив, Сержант кинул окурок в жестяную банку, и положив голову на подушку, мгновенно провалился в сон, даже не успев раздеться.

* * *

Он очутился возле небольшого, но аккуратно сделанного лакированного стола со стоящими по обе стороны стульями. На его крышке расположился золотистый светильник, и свет его освещал все в радиусе двух метров. Стены, если такие тут, конечно, имелись, полностью поглощала тьма, и была эта тьма настолько плотной и вязкой, что казалось, стоит заступить за светящийся круг и пропадешь в этой тьме навсегда.

— Не стоило этого делать- послышался размеренный голос.