Мне страсть как не хотелось сворачивать с Большой тропы на вулканические поля Ниора, засыпанные разнокалиберными кусками шлака. Ходить там тяжело, а камни кое-где такие иззубренные и острые, что способны через несколько тысяч шагов превратить обувь в лохмотья. И ступни ног заодно. Однако никто в здравом уме не пойдёт по тропе под нависшими над ней ветвями дерева, которого не было здесь ещё неделю назад.
— Думаешь, это она самая? — спросил я Тотигая.
Он не ответил, только тряхнул своей тяжёлой головой, а клыкастая пасть растянулась в подобии ухмылки: «Ну конечно. Кто бы сомневался».
— Мне просто не хочется сворачивать в поля, — пояснил я, хотя и без того всё было понятно.
Тотигай понимающе фыркнул. Ему тоже не хотелось туда сворачивать. Лапы у керберов будут покрепче любых ботинок, но зато их нельзя заменить на новые.
— Никуда не денешься, Элф, — сказал он и встряхнулся — точь-в-точь как собака, вышедшая из воды. Только стряхивал он не воду, а пыль. — Видишь, где она проросла? Там совсем нет места из-за тех здоровых глыб сбоку. Можно пробиться, но есть риск, что она нас там здорово прижмёт.
— Ладно, — сказал я, привязывая к ботинкам камнеступы и заранее натягивая краги.
Слева от тропы возвышался почти отвесный горный склон, а в сторону от него тянулась приземистая скалистая гряда, заканчивающаяся в лавовом поле, шагах в семистах. Разгребатели, когда прокладывали тропу, пробили гряду, но теперь в проходе торчало это подозрительное дерево, и придётся карабкаться через скалы, потому что обходить их слишком долго.
— Вон там, — сказал Тотигай. — Невысоко — всего три твоих роста. Легко перелезешь.
Я тоже заметил это место, поправил лямки рюкзака и уже приготовился идти, когда с той стороны гряды послышался тяжёлый дробный топот.
— Кого там несёт нелёгкая? — буркнул Тотигай, крадясь к трём большим валунам, образовывавшим неплохое укрытие у самой тропы. — Спрячься, Элф! Чего ты там торчишь столбом?
— Лошадь, — сказал я. — Нет, две. Нукуманские. Надо предупредить этих обормотов. Неужто сами не видят? Хоть бы на рысь перешли.
Я уже поднял винтовку дулом в небо, намереваясь выстрелить, но Тотигай подскочил ко мне и, ухватив зубами за полу жилета, потащил к валунам.
— Кретин, — сказал он, когда мы возле них оказались. — А если это пегасы? Или яйцеголовые?
— Глухая тетеря, — ругнулся я в ответ. — Какие пегасы? Нукуманские лошади, говорю тебе!
— На нукуманских лошадях могут ездить не только нукуманы, — резонно заметил Тотигай. — И заботиться надо в первую очередь о собственной шкуре.
Пришлось стиснуть зубы и признать его правоту. За грядой мог оказаться кто угодно, в том числе и пегасы. Не такой уж хороший у меня слух.
Перестук копыт быстро приближался. Я скинул краги, чтобы при необходимости стрелять со всеми удобствами. Кто бы там ни скакал, они очень спешили, иначе были бы осторожнее. По мехрану так не ездят. Если это нукуманы, то скоро им крупно не повезёт, — по крайней мере одному. А ещё не повезёт Тотигаю, которого я убью за то, что он не дал мне их предупредить.
Дерево стояло неподвижно, как ему и полагалось. С виду — совсем обычное. Ну, то есть обычное додхарское: голый перекрученный ствол, покрытый толстыми кривыми жилами, точно рука — вздутыми венами. Ветки без листьев… Шишковатые почки на их концах. Возле горы не было такого толстого слоя лавы, как повсюду на равнине, и там вполне могло что-нибудь пробиться к поверхности, потому что зародыши многих здешних растений представляют собой настоящие горнопроходческие комбайны в миниатюре. Да только мы с Тотигаем не верили, что это простое дерево.
А невидимые нам пока всадники верили. Они выскочили под него из-за гряды почти одновременно.
Тут и началось!.. Крона дерева качнулась навстречу добыче, ствол согнулся, ветки потянулись вниз и накрыли первую лошадь и её всадника. Мнимые почки раскрылись зубастыми пастями. Рядом со мной Тотигай завыл приглушённо и страшно: ни один кербер не может спокойно смотреть, как гидра хватает и пожирает свою добычу. Второй всадник слишком резко осадил коня, и тот рухнул на землю, но я успел хорошо разглядеть и самого седока, и его вытянутую яйцеобразную голову на тонкой длинной шее.
— Стреляй, Элф, стреляй в него! — завопил кербер, припадая к земле. Ещё немного — и он сам бросился бы туда несмотря на глубокую нелюбовь к гидрам. — Стреляй, он может вывернуться!
Дела ибогалов и так были плохи, а при нашем участии обещали стать ещё хуже. Ни тот, ни другой так и не успели перебросить из-за спины свои разрядники. Первый всадник болтался в воздухе вместе с конём, который издавал такие вопли, каких никто не ожидал бы услышать от лошади. Яйцеголовый на земле выхватил меч и отчаянно рубил тянувшиеся к нему ветки-щупальца, но его левая нога оказалась придавленной, и он имел слишком мало места для размаха. Гидра уже вцепилась в голову и шею его коня, таща бедную животину вверх. Я быстро выстрелил три раза подряд — дважды промазал, один раз попал, и успел увидеть, как разлетелась кровавыми осколками несуразная, вдвое больше человеческой, голова ибогала.
— Мразь, мразь!.. — рычал Тотигай, и непонятно было, к кому это относится — к гидре или яйцеголовым.
