Завоеватели - [82]

«Если так будет продолжаться дальше, — думал частенько Пизарро, — я переманю сюда всех лучших людей старой родины. Купцы, колонисты, солдаты побегут ко мне толпами. Из индейцев я наберу целые полки, обучу их военному делу, и тогда… тогда, пожалуй, его величество король и император Карл V уже не будет получать своей пятой доли… И наместник его величества, Франсиско Пизарро, будет называться не губернатор Пизарро, как сейчас, а Франсиско I, император Перуанской империи».

Лицо старого воина светлело. Он подзывал свою молодую жену — дочь Атагуальпы — и ласково гладил ее нежную смуглую кожу.

— Когда же ты подаришь мне наследника, Кончита? — спрашивал он, заглядывая ей в глаза.

Перуанка улыбалась и садилась у ног своего повелителя.

— Когда угодно будет Солнцу, — отвечала она, но сейчас же спохватывалась. — Когда угодно будет пресвятой деве, — поправлялась она.

Кончиту уже давно окрестили и наставили в католической вере!

— Твой сын будет наследным принцем, — продолжал Пизарро. — Смотри же, чтобы мне не слишком долго пришлось его ждать.

Кончита, не понимавшая, что значит «наследный принц», кланялась, складывала на груди руки, прижималась к коленям наместника — так, как испокон веков делали жены перуанских правителей. Пизарро думал о наследнике, о будущей империи, и казалось ему, что перед ним раскрывается безоблачный горизонт, сулящий новые победы, новые богатства, новую славу. Он не подозревал, что на этом горизонте уже показалась черная точка, предвестник грозы и бури.

Этой черной точкой был инка Манко.

XXXI

Испанцы, хозяева Куско, совсем позабыли о том человеке, которому они дали борлу. Он никому не мешал и был совсем безобиден, этот юноша. Он уже довольно сносно болтал по-испански, научился хорошо играть в кости, распевал кастильские песенки под аккомпанемент гитары и, по-видимому, был очень доволен, что ему не докучают государственными делами. Хуан Пизарро, начальник города, при встречах с ним покровительственно и несколько презрительно хлопал его по плечу, называл «друг Мариано» и всячески выказывал свое расположение. В беседах с подчиненными он не скрывал своей радости, что испанцам попался такой покладистый инка.

— Манко добр, как теленок, и глуп, как сто тысяч ослов, — говорил он. — Он совсем не похож на Атагуальпу и, наверное, не причинит нам никаких хлопот. Когда в нем не будет больше нужды, мы отправим его вместе с его красавицей коротать век в одной из отдаленных крепостей… Я думаю, он с удовольствием туда поедет. Не все ли ему равно, где играть в кости — там или здесь?

Ни Хуан Пизарро, ни его свита не замечали, как внимательно присматривается Манко к белым людям и их обычаям. Очутившись в компании испанских военачальников, Манко настороженно ловил каждое их слово, изучал их нравы и повадки, подмечал их недостатки и слабости. Когда кругам никого не было, он подолгу вертел в руках огневые палки, стараясь понять их механизм, и скоро понял, что все дело тут не в колдовстве, а в порохе. Он привык ходить в латах, пригляделся к военному ученью испанцев и к приемам боя. Скоро он пришел к выводу, что с белыми нетрудно будет справиться, если усвоить их способы войны.

Испанцы почти перестали следить за Манко, а между тем поздней ночью, когда солдаты в окружающих дворец зданиях спали или пьянствовали, вдоль стен дворца крались чьи-то тени и бесшумно пропадали в темном отверстии двери. Иногда это были старый амаута, Оэльо или кто-нибудь из доверенных служителей, посланных с поручением к знатным перуанцам. Иногда это были начальники прятавшихся в горах перуанских военных отрядов. Иногда это были случайно уцелевшие жрецы столичных храмов, а иногда это был и сам верховный жрец, один из наиболее уважаемых людей во всей империи. Манко подолгу разговаривал с важными гостями и во всех мелочах разрабатывал план восстания.

План был таков: когда будет налажена связь с начальниками соседних областей и уцелевшими знатными родами, верховный жрец, принявший для вида христианскую веру, незаметно проберется в горы и начнет оттуда войну против чужеземцев. По его зову к нему соберутся рассеянные всюду перуанские полки и ринутся на столицу. А за два-три дня до начала войны Манко незаметно убежит из дворца и присоединится к верховному жрецу и своим военачальникам. До этого времени он должен оставаться в столице и внимательно следить за всеми движениями белых. План понемногу осуществлялся, заговор рос и вскоре охватил все ближайшие провинции.

Как-то вечером Манко засиделся во дворце у Хуана Пизарро. У начальника города собрались гости, начали играть в карты, и игра затянулась до позднего часа. Вдруг в комнату, тяжело дыша, ввалилась закутанная в шерстяной плащ фигура.

— Вот это называется везет! — с хохотом проговорил вошедший. — Всю дорогу думал о том, где бы мне вылить как следует по приезде, а тут у вас бутылок расставлены целые дюжины!

Гость сбросил плащ, отогнул нависшие поля шляпы и стал весело оглядывать присутствующих.

— Педро де-Кандиа! — воскликнул Хуан Пизарро, — бросаясь к нему. — Каким счастливым ветром занесло тебя к нам?

— Сначала угостите меня вином, господин губернатор, а потом я кое-что расскажу вам. Новости интересные, и вы будете довольны.