Завоевание 2.0. Книга 2 - [23]

В это время Кортес тихо сказал рядом стоящему Альварадо:

— Позови фламандского гранильщика! И вскоре к ним подошел наш походный ювелир оценщик, который, отправился вместе с испанцами с одной-единственной целью — оценивать сокровища, которые мы могли найти в этих землях. Хоть его и назвали фламандцем, он прекрасно говорил по-испански.

Гранильщик тут же заявил, что подаренные нам золотые и серебряные изделия обладают большой ценностью, точно так же, как немногочисленные жемчужины и бирюза. Головные уборы и мантии из перьев, по его предположению, могли представлять интерес только для любителей, как диковины. Искусно обработанные жадеиты фламандец сразу пренебрежительно отмел в сторону, хотя краснокожий пройдоха пытался объяснить, что ритуальное значение этих предметов делает их самыми драгоценными дарами.

Ювелир даже не стал слушать его и сказал Кортесу: — Это не только не китайский, но даже не ложный нефрит, а всего лишь резной зеленый змеевик. Думаю, капитан, все эти камушки едва ли стоят больше стакана тех бус, что идут у нас на обмен. У нас часто используют такой змеевик как точильные камни.

Тут же Кортес заметил монаху Ольмедо, не пора ли послу и другим индейцам кое-что сообщить о нашей замечательной святой вере, и тут же начали они вдвоем индейцам ездить по ушам. Но при этом, Кортес прибавил, что одной из причин нашего прихода является желание нашего государя, чтобы эта страна отказалась от мерзких своих идолов, уничтожила бы человеческие жертвоприношения и вообще бы воздержалась от разбойного захвата людей. Пусть во всех городах будут воздвигнуты кресты и поставлены изображения Богоматери с младенцем.

Послы опять уехали, а в нашем лагере дела между тем шли все хуже. Партия сторонников Диего Веласкеса все более наседала на Кортеса, чтоб он запретил своим солдатам свободный обмен с индейцами, государственная монополия на драгметаллы этим нарушается. А тут выяснилось еще, что в одну из ночей Куитлапильток и все его индейцы тайно покинули наш лагерь. Этот проклятый шпион молча наблюдал многочисленные смерти испанских солдат от болезней, и тихо радовался. Бегство индейцев произошло по прямому приказу Монтесумы, которому жрецы внушили волю своих мерзких идолов, не слушаться Кортеса и его советов, особенно насчет креста и изображения Богоматери, и делать все, чтобы нас быстрей погубить. Хорошо хоть пока ацтеки на нас не нападают, но атмосфера вокруг нас нагнетается явно враждебная. Кортес в задумчивости бродил по берегу моря. Вместо борьбы с индейцами ему приходилось приводить в повиновение собственных солдат.

Ввиду возможных нападений мы стали высылать сторожевые посты. Однажды дозорные на дюнах, увидели, что идут пятеро индейцев. Они казались миролюбивыми и знаками просили провести их в лагерь. По языку и одежде они не походили на ацтеков; нижняя губа была проколота в нескольких местах, и туда были вставлены куски цветного камня и золотые пластинки, и также изукрашены были их уши. Ни Марина, ни Агиляр не понимали их языка, и только когда двое из них стали говорить по-ацтекски, разговор завязался. Кортеса и нас они приветствовали от имени своего владыки, который прислал их сюда, так как думает, что столь отважные люди как испанцы, принесут немало пользы и ему. Пришли бы они и раньше, да сильно опасались людей из Мехико, которые теперь вот уже три дня, как ушли. Также много полезного узнал Кортес от них о противниках и врагах Мотекусомы. Посему он обращался с ними очень хорошо и с великой щедростью и просил их как можно скорее опять вернуться. Фактически это были очередные шпионы, только из противного ацтекам лагеря.

Тем временем у фламандца работа кипела: тонкой работы золотые и серебряные изделия тут же сплющивали молотком, сваливали в большие каменные тигли и, раздувая жар с помощью кожаных мехов, расплавляли. Тем временем ювелир и его подручные делали во влажном прибрежном песке прямоугольные углубления, куда и выливали жидкий металл, чтобы он остыл и затвердел. Таким образом, творения местных кустарей превращались в тяжелые золотые и серебряные слитки, похожие на глиняные кирпичи. Но золото и в грязи блестит.

У нас же дела шли все хуже. От мелких, серых москитов людям нельзя было спать. Хлеб наш, даже червивый, совсем вышел. Неудивительно, что многие, особенно те из нас, кто на Кубе оставили свои поместья и индейцев, уже давно мечтали о возвращении. На этом же настаивали и приверженцы Диего Веласкеса. Тогда вот Кортес и дал приказ готовиться к отплытию в Киауистлан, где добрая земля и хорошая гавань. Там можно было поставить наши суда в излучине илистых отмелей реки, где густо растущие деревья послужили бы им абсолютно надежной защитой от любых шквалистых ветров. Новый лагерь в этом случае, также будет защищен от ветров и удален от туч москитов, кишащих в топях позади дюн. Естественно, говорилось, что там и воздух был чище, и климат прохладней, и вода слаще. Хотя это было совсем не так.

Как ни настаивала партия Диего Веласкеса, что пора вернуться, что мы от ран, полученных в Табаско, болезней и недоедания потеряли уже тридцать пять человек (здравствуй, черная рвота и кровавый понос); как ни указывали, что туземцы многочисленны и сильны и, наверно, вскоре нападут на нас; как ни указывали, что добычи пока довольно, — на это Кортес неизменно возражал им, что потеря людей неизбежна в военном деле, что туземцев стыдно бояться, что страну мы исследовали еще мало.