Заводная обезьяна - [26]

- Убью, подлюка! Убью, как собаку!    

Вдруг быстро метнулся назад, к винтовке. Навалились на  обоих,  тяжело, гроздьями.  Руки  назад  и  в  разные  стороны.  Голубь  матерился,  деланно вырывался. Юрка стоял спокойно, но когда Ваня  Кавуненко  спросил  его:  "Ты что, сдурел?" - вдруг закричал не своим, пронзительным криком, так, что даже вахтенный в рубке услышал его.    

- Бандит! Фашист! Зверь! Зверь! - кричал Юрка.     С ним приключилось что-то вроде припадка.

Девяносто седьмой день рейса

Теперь жизнь каюты № 64 стала совсем иной. Уже не  было  больше  долгих бесед "за политику", редко кто брал в руки книжку,  Юрка  отговорил  морские байки, и даже Фофочка поунялся и уже не рассказывал  о  своей  любви.  Сашка здорово похудел, ходил какой-то взвинченный, будто  чуть-чуть  пьяный.  Витя Хват являлся с вахты злой, мокрый, следил  сапогами,  ругался,  когда  Зыбин выгонял его в коридор разуваться, потом, скинув мокрое,  карабкался  к  себе наверх, с тихими, блаженными матюгами вытягивался на койке.    

"Молнии" шли теперь косяком. Рекорды в "Молниях" и  призывы  "равняться на..." мало кого занимали, но  у  доски,  где  проставлялись  цифры:  "Общий улов... Заморожено... Упаковано... Мука..."- народ толпился каждое утро.    

Рыба шла хорошо, просто удивительно, что совсем  недавно  здесь  нельзя было поймать ни одной сардинки. За сутки морозили по 20-25 тонн, а  30  июня все запомнили: "Молния" была в тот день с простыню - заморозили 32 тонны.    

Вахта за вахтой, один день цеплял другой, крутилась неделя за  неделей, как колесики в будильнике. Забили носовой трюм и приканчивали средний. Когда поднимали богатый трал, уже не тревожились: "А ну, как последний" -  и  если вытаскивали иной раз мешок пустым, не расстраивались: дело случая. Ну  пошла рыба на вскид, а может, разогнали косяк дельфины или макрели.    

Потеплели радиограммы с базы Гослова,  уверенность  Арбузова  в  успехе рейса передалась  сначала  маленькому  начальству,  а  от  него  большому  - совнархозу, Киеву, Москве.    

К середине  июля  забили  наконец  средний  бездонный  твиндек,  и  все сходились на том, что если и дальше так пойдут дела, то через  неделю  можно будет поворачивать на север, август встретить  в  Гибралтаре,  а  еще  через неделю швартоваться к родной стенке. Уж сколько раз, словно  наяву,  ощущали они этот мягкий толчок о причальные кранцы - старые  покрышки,  вытертые  до корда,- сколько раз их видели во сне...    

Однако вдруг опять пошли перебои с  рыбой,  акустики  потеряли  косяки, находили маленькие, пуганые, зацепить их было трудно, и  сардина  попадалась сорная, перемешанная  со  скумбрией  и  ставридой.  Морозили  и  скумбрию  и ставриду, но все равно, по здешним понятиям,  получалось  мало:  семь-восемь тонн в сутки.    

Перебои  с  рыбой  дали  людям  небольшой  отдых.  Два  дня  отсыпались напропалую, а  потом  опять  потянулись  к  книжкам,  шахматам,  разумеется, забивали "козла", по вечерам в столовой снова начали крутить кино,  а  ночью на корме под прожектором удили королевскую макрель. И вот тут-то и  вспомнил Витя Хват, что через три дня стукнет ему  ровно  двадцать  пять  -  четверть века, дата серьезная, требующая к себе уважения.    

Каюта № 64 заволновалась. Зыбин стал во главе оргкомитета по проведению торжеств. Он потребовал у Хвата список гостей.    

Очень нелегко было  Хвату  составить  этот  список.  Сначала  он  думал пригласить Ваню Кавуненко, своего бригадира, и Сережку  Голубя  -  как-никак кореш. Но Сашка шепнул ему, что, если явится Голубь, Юрка уйдет  обязательно и он, Сашка, тоже уйдет. Драка на баке обсуждалась два дня, и почти все были на стороне Зыбина. Гидроакустику Кадюкову, который дал Голубю ружье, сделали внушение, а с Голубем имел разговор Ваня Кавуненко. Что он ему сказал, никто не знает. Тралмейстер Губарев  сообщил,  что  "беседа  прошла  в  обстановке взаимопонимания", то есть Ваня Сережку не бил.  Это  точно.  После  "беседы" Сережка, выражаясь словами деда Резника,  "весь  ушел  в  ракушку  и  втянул рога". Так что и с Ваней Сережке навряд ли будет приятно снова  встретиться. Прикинув все это, Хват понял, что Голубя, видно,  лучше  не  звать,  хотя  и кореш.    

- Я так думаю, - сказал он Зыбину, - значит, нас четверо и Ваня...    

- И давай Анюту позовем, - предложил Юрка, - для  женского  общества,  а? Все веселей, а?    

- Правильно, - сказал Хват, - она жратвы притащит.    

Юрка побежал на камбуз к Анюте.    

- Значит, так, - сказал тихо,  на  ухо, -  в  18.00.  Каюта  №  64.  День рождения Витьки. Просим не опаздывать.    

- Да как же я... - потупилась Анюта.    

- Значит, точно в 18.00. Сашка ничего не знает. - Юрка  сказал  это  так доверительно и дружески, что Анюта удивленно вскинула на него глаза.    

Из камбуза Юрка прошел в столовую и увидел Фофочку. Наваливаясь животом на липкую клеенку, Фофочка трудился: рождалась очередная "Молния".    

- Надо ввести в судовую роль всех  БМРТ  должность  Зевса-громовержца, - весело сказал Юрка и ткнул Фофочку в бок, -  и  вменить  ему  в  обязанности метать "Молнии" в личный состав.