Зависть - [98]

- Боже мой, как все фатально! Горе мне, горе! - прошептал Давид со стоном.

- Нет, счастье вам, Анри, так как вы самый великодушный из людей, - воскликнула Мари слабым голосом, придавшим ее лицу необыкновенную выразительность. - Счастье вам, Анри, так как вы были любимы, страстно любимы и не стоили ни слезинки, ни минуты стыда верного сердца, которое вас боготворило. Да, Анри, я вас полюбила без колебания, без борьбы. Я полюбила вас с гордостью и безмятежностью, потому что моя любовь к вам была вдохновлена святой нежностью долга. Мужайтесь же, мой друг, пусть память о Мари и Фредерике Бастьенах вас поддерживает и утешает.

- Вы назвали Фредерика? О, по крайней мере, мне останется он.

- Мой сын не переживет меня.

- Фредерик?

- Я это предчувствую, Анри, он умрет.

- Но только сейчас я разговаривал с Пьером, вышедшим из комнаты, в которую перенесли несчастного юношу. Он мне сказал, что еще не вся надежда потеряна. Нет, если он тоже умрет, я не переживу!

- Почему же, Анри?

- Великий Боже! Вы, его мать, задаете мне подобный вопрос?

- Я вам уже сказала, мой друг, что в материнской любви скрыты великие тайны. Я расценивала бы как несчастье то, если бы мне пришлось пережить его. Сын любит меня не меньше, чем я его. Он должен думать, как и я… Для него счастье в том, чтобы меня не пережить.

- Горе мне, горе! Вы умрете оба!

- Мари и Фредерик Бастьен не могут быть разделены ни на этом свете, ни на том, мой друг.

- Ах, как вы будете счастливы!

- Анри, мои силы подходят к концу, могильный холод охватывает меня. Вашу руку, вашу дорогую и мужественную руку…

Давид бросился на колени перед кроватью и, взяв руку молодой женщины, осыпал ее поцелуями, смешанными со слезами.

Мари продолжала все более слабеющим голосом;

- Последнее пожелание, Анри. Исполните его, если возможно. Месье Бастьен говорил мне о своем намерении продать этот дом. Но мне не хотелось бы, чтобы чужие люди оскверняли жилище, где прошла моя жизнь и жизнь сына. Моя настоящая жизнь началась с того дня, когда я стала матерью. Месье Дюфур, ваш лучший друг, пока останется здесь, а потом вы вернетесь сюда. Стремитесь к этому, Анри, ибо вы найдете столько утешения в этом прекрасном доме!

- О, Мари, этот дом будет для меня предметом религиозного культа, но…

- Спасибо, Анри, спасибо, мысль об этом меня успокаивает. Последняя просьба. Я не хочу быть разделенной со своим сыном. Вы меня понимаете, правда?

Едва Мари произнесла эти слова, как в коридоре послышался сильный шум.

Маргарита испуганно и тревожно звала доктора. Вдруг дверь комнаты мадам Бастьен резко распахнулась и вошел Фредерик - бледный, страшный, волоча за собой простыню, как погребальный саван. Маргарита тщетно пыталась удержать его.

Последний проблеск разума, может быть, сыновний инстинкт привел умирающего юношу к матери.

Давид, стоявший на коленях у изголовья кровати, выпрямился, ошеломленный, словно увидел призрак.

- Мама! Мама! - воскликнул Фредерик слабым голосом, бросаясь к кровати Мари, которая обняла его в тот самый момент, когда прибежал растерянный доктор.

- Приди, дитя мое, приди, - бормотала Мари, последним конвульсивным движением прижимая сына к своей груди. - Теперь это уже навечно!

Это были последние слова молодой матери.

Души Фредерика и Мари улетели в последнем предсмертном объятии.

ЭПИЛОГ

Мы начали наш рассказ, предположив, что турист, идущий из города Пон-Бриллан в замок того же названия, прошел бы мимо скромного дома Мари Бастьен.

Закончим же рассказ подобным предположением.

Если бы турист шел из Пон-Бриллана в замок полтора года спустя после смерти Фредерика и Мари, он не увидел бы на ферме никаких изменений.

Та же элегантная простота царила в этом скромном жилище. Те же цветы являлись предметом забот старого Андре. Тот же вековой лес отбрасывал тень на зеленую лужайку, по которой протекал чистый ручеек.

Только турист увидел бы не без волнения в самой темной части леса недалеко от маленького, шумящего водопада, надгробие из белого мрамора, на котором было написано:

«МАРИ И ФРЕДЕРИК БАСТЬЕН»

Рядом с этой могилой стояла защищенная простеньким навесом, уже увитым плющом и цветами, лодка, подаренная Фредерику после спада наводнения. На ней были вырезаны слова:

«Бедняки Валя Фредерику Бастьену»

Если бы турист шел мимо леса на заре или на закате солнца, он увидел бы, как к могиле с религиозной почтительностью приближается высокий человек, одетый в траур, у которого, несмотря на молодость, волосы отливают серебром.

Этим человеком оказался Давид Анри.

Он исполнил поручение Мари.

Ничто не изменилось ни снаружи, ни внутри дома. Комната молодой женщины, комната Фредерика, комната для занятий, где осталось множество незавершенных работ юноши - все было таким же, как в день смерти матери и сына.

Комнату Жака Бастьена замуровали.

Анри Давид по-прежнему жил в мансарде. Маргарита, единственная, прислуживала ему.

Доктор Дюфур каждый день навещал своего друга, рядом с которым он рассчитывал поселиться, когда сможет доверить свою клиентуру молодому врачу, недавно приехавшему в Пон-Бриллан.

Храня светлую память о своем младшем брате и Фредерике, Давид решил превратить одну, из риг фермы в классную комнату. Там он учил каждое утро детей окрестных арендаторов. Чтобы убедить родителей в благах образования, Давид выдавал небольшие денежные пособия им, так как почти всегда эксплуатация детского труда, вызванная бедностью семьи, мешает народному образованию.