Зависть - [67]

Фредерик обводил глазами комнату, по-видимому, растроганно созерцая предметы, находившиеся в ней.

- Мама, - сказал он, прерывая молчание, - ты примешь меня за безумного, но мне кажется, что я так давно не входил сюда, в нашу комнату для занятий. В последний раз я был здесь накануне нашей экскурсии в замок Пон-Бриллан. Наши книги, рисунки, пианино - это друзья, которых я нашел вновь после долгой разлуки.

- Я тебя понимаю, Фредерик, - улыбнулась мать, - Мы были как спящие из сказки «Красавица спящего леса», и наш сон длился пять месяцев! Дурные сны тревожны, но мы проснулись такими же счастливыми, как тогда, когда мы заснули, не правда ли?

- Более счастливыми, мама, - подтвердил Фредерик, взяв за руку Давида, - так как проснувшись, мы нашли настоящего друга.

- Ты прав, сынок, - согласилась Мари, бросая на Давида восхищенный взгляд. Затем, видя, что Фредерик открывает застекленную дверь, выходящую на лес, она добавила:

- Что ты делаешь? Дождь перестал, но погода еще сырая и пасмурная.

- Сырая! Пасмурная! - воскликнул Фредерик, выходя из дома и с нежностью смотря на лес. - О, мама, как можешь ты говорить, что погода пасмурная? Конечно, ты опять сочтешь меня безумцем, но наш старый лес мне кажется светлым и смеющимся, как в самый солнечный весенний день!

Юноша словно родился заново. Черты его лица выражали такое искреннее, восторженное счастье, что мать могла только любоваться им в молчании.

Снова она видела его таким же красивым, живым и радостным, как прежде, хотя он был бледным и похудевшим. Эта его бледность каждое мгновение заставляла сжиматься ее сердце от нежного волнения.

Давид, для которого каждое слово Фредерика имело смысл, тихо радовался этой сцене.

Вдруг молодой человек остановился на минуту перед группой елей, росших на поляне. После короткого размышления он повернулся к мадам Бастьен и сказал уже не весело, а с оттенком ласковой меланхолии:

- Мама, я хочу в двух словах рассказать тебе о моем излечении. - Да, - добавил он, обращаясь к Давиду, - вы увидите, что я извлек пользу из ваших уроков, мой друг.

Тут в первый раз Мари заметила, что ее сын называет Давида своим другом, удовольствие, которое она испытывала, так явственно отразилось на ее лице, что Фредерик сказал ей:

- Мама, это г-н Давид попросил меня, чтобы я называл его своим другом. Правда, теперь мне трудно долго говорить ему «господин Давид». Слушай, мама, ты видишь те темные ели?

- Да, конечно.

- Ничего не кажется бесполезнее, мрачнее ели с этими острыми иголками, не так ли?

- Да, сынок.

- Но когда Андре, наш садовник, наш шеф насаждений, - сказал с усмешкой Фредерик, - привьет к этому дикому дереву побег хорошей груши, мрачная ель скоро превратится в дерево, покрытое цветами, а потом вкусными плодами, У этого гибрида будут одни и те же корни, наливающиеся живительной силой из одного клочка земли. Но теперь эта сила будет приносить пользу. Ты понимаешь, мама?

- Да, милый. Суть в том, что, как ты говоришь, живительные силы земли найдут хорошее применение, вместо того, чтобы оставаться бесплодными или плохо использованными.

- Да, мадам, - подтвердил Давид, обмениваясь с Фредериком лукавой улыбкой, - и чтобы продолжить сравнения этого милого юноши, я добавлю, что это относится и к страстям, рассматриваемым как самые опасные и живучие потому, что они проникают глубоко в сердце человека.

Бог вложил их туда и не надо вырывать их оттуда, сделайте только полезную прививку острым колючкам, как говорит Фредерик, заставьте их зацвести и принести огромную пользу, заложенную в них.

- Это мне напоминает, г-н Давид, разговор относительно чувства ненависти. Вы как-то доказывали мне, что бывает ненависть благородная, великодушная, даже героическая, - сказала мадам Бастьен.

- Ну да, мама, - согласился с ней сын. - Зависть тоже может быть, как и ненависть, героической и возвышенной.

- Зависть! - воскликнула Мари Бастьен.

- Да, зависть, ибо болезнь, убивавшая меня, была завистью.

- Ты стал завидовать, ты?!

- После нашего визита в замок Пон-Бриллан, при виде тех чудес.

- Ах, - воскликнула Мари, внезапно озаренная этим открытием и вздрагивая, если можно так выразиться, от прошлого ужаса, - теперь я понимаю все, несчастный мальчик!

- Напротив, счастливый, мама. Если вначале из-за недостатка обработки эта зависть была черной и угрюмой, как ель, о которой мы сейчас говорили, то теперь наш друг, - Фредерик с улыбкой повернулся к Давиду, - наш друг привил ей тягу к доблестному соревнованию, благородному честолюбию… И ты увидишь ее плоды, мама, увидишь, как мужеством, стойкостью, добротой я прославлю твое имя и свое. Это скромное имя которое мне причиняло страдания. Слава! Известность! О, какое прекрасное будущее, мама! Ты должна будешь с гордостью говорить: «Это мой сын, мой сын!»

- Дитя мое, милое дитя! - воскликнула Мари с обожанием, теперь я поняла и причину твоей болезни, и как ты исцелился.

Затем, обратившись к наставнику, она смогла только проговорить:

- Господин Давид, о, господин Давид!

Радостные рыдания лишили ее возможности продолжать.

- Да, поблагодари его, мама, - вступил в разговор Фредерик, воодушевленный и взволнованный, - люби его, благословляй, так как ты не знаешь, с какой добротой, деликатностью, самоотверженностью и умом он добивался исцеления твоего сына.