Зависть - [61]

- О, господин Давид, мне это совершенно безразлично, но поскольку вы дали мне право выбора, я вас отведу в один уголок, которого, может быть, вы еще не знаете. Видите те сосны на вершине холма? Хотите, пойдем туда.

- В самом деле, я еще не ходил в ту сторону, - сказал Давид, направляясь к холму со своим воспитанником.

Все больше и больше изумляясь странному совпадению своих надежд с внезапным переломом, казалось, совершившимся с сыном мадам Бастьен, Давид внимательно наблюдал за ним и заметил, что глаза его постоянно опущены. И он оглядывался не раз на мать, которую мог видеть из леса через частые просветы между могучими стволами. Мадам Бастьен все еще стояла на пороге возле открытой двери.

В ходе своего наблюдения Давид убедился, что спокойствие Фредерика было притворным. Удалившись от матери, молодой человек, не способный длительно обманывать, вновь стал печальным и озабоченным. Лицо его иногда напрягалось и принимало выражение горестной безысходности, которая беспокоила Давида.

Действительно, чтобы не расстраивать мадам Бастьен, он был вынужден убеждать ее, что появление сына ночью в ее комнате было сном. Однако сам Давид думал иначе. Он рассматривал ночное прощание юноши с матерью как реальность. Это обстоятельство в совокупности с тем, что он подметил теперь, заставило его опасаться, что за. внезапной, наигранной переменой в юноше скрывается какое-то мрачное решение.

«К счастью, я рядом с ним», - подумал Давид.

Когда они вышли из леса, Фредерик повел его по дороге через нивы. Эта дорога, справа от которой простирался лес Пон-Бриллан, вела на гребень холма, где росли особняком пять-шесть крупных сосен.

- Дорогой Фредерик, - позвал его Давид, - я тем более рад словам признательности и доверия, с которыми вы обратились сегодня ко мне, что они пришлись как нельзя более кстати.

- Как это понимать, господин Давид?

- Да, подкрепленный этим доверием и привязанностью, я могу приняться за дело, которое сначала казалось мне очень трудным.

- Какое дело?

- Дело, или, вернее, задача, состоит в том, чтобы сделать вас таким же счастливым, как и прежде.

- Меня? - воскликнул Фредерик, пораженный.

- Да.

- Но я больше не несчастен, - натянуто возразил юноша. - Я уже говорил это маме. Болезнь, которая портила мой характер, почти совсем прошла. Впрочем, господин Дюфур предупреждал маму, что это само по себе пройдет.

- Правда, дружок, вы больше не несчастны? Ваши мучения прекратились? Ваше сердце раскованно, полно радости, как и раньше?

- Месье…

- Увы, дорогой Фредерик. Прямота вашего характера вам помешает скрывать правду долгое время. Да, хотя вы пытались этим утром успокоить свою мать, вы все же страдаете, и, может быть, даже больше, чем в начале болезни.

Лицо Фредерика исказилось. Проницательность Давида ошеломила его, и чтобы не встретиться с ним взглядом, он опустил глаза.

Давид внимательно посмотрел на него и продолжала:

- Ваше молчание доказывает мне, что эту задачу - сделать вас совершенно счастливым, мне еще предстоит выполнить. Вы удивитесь, без сомнения, что я не приступил к этому раньше. Резон очень простой: я не хотел ничего предпринимать без полной уверенности, и лишь вчера сформировалось мое убеждение в причине, которая вас губит. Теперь я знаю эту причину.

Фредерик содрогнулся от страха. Это чувство, смешанное с изумлением, сквозило в его взгляде, брошенном на Давида.

Затем, сожалея о проявленном выражении чувств, юноша снова опустил голову, ничего не отвечая.

- То, что я вам говорю, удивляет вас - так и должно быть, - продолжал Давид. - Но, - добавил он тоном ласкового упрека, - почему вы страшитесь моей проницательности? Когда мой друг, доктор Дюфур, лечил вас от тяжелой болезни, разве не должен он был для того, чтобы победить ее, узнать прежде всего ее причину? Фредерик молчал.

Прошло несколько минут и по мере того, как они с Давидом приближались к вершине холма, где высились сосны, сын мадам Бастьен несколько раз бросал косые и обеспокоенные взгляды на своего спутника. Казалось, он боялся, что проект, который он задумал еще дома, потерпит неудачу.

Давид заметил, что дорога, ведущая на вершину холма, превратилась в узкую тропинку, проходящую вдоль группы сосен. Фредерик остановился, словно желая любезно пропустить вперед наставника. Тот не придал никакого значения этому, впрочем, вполне естественному поступку, и пошел вперед, думая, что Фредерик идет следом.

Через несколько минут ему почудилось, что он не слышит за спиной шагов Фредерика. Он обернулся.

Сын мадам Бастьен исчез!

Давид изумленно озирался по сторонам. Справа тянулись пашни, через которые пролегала дорога. Сделав несколько шагов влево, он только тогда заметил, что с той стороны холм имел высоту в триста-четыреста футов и переходил почти в пик, отвесно возвышающийся над большим лесом. Самые высокие деревья достигали лишь трети крутизны.

Давид, возвышавшийся над равниной, убедился, что Фредерика нет вокруг. С высоты местность хорошо просматривалась. Значит, он мог исчезнуть только по крутому скату левой стороны холма.

Тревога Давида была страшной, когда он подумал об отчаянии мадам Бастьен, если ему одному придется возвратиться к ней. Но это бездействие, вызванное ошеломлением, продолжалось недолго: человек хладнокровный, чья решительность не раз подвергалась испытаниям во время опасных путешествий, он привык поступать с быстротой и отвагой, которые в чрезвычайных обстоятельствах являются единственными шансами на спасение.