Зависть - [50]

- Сжальтесь, сударь! - и Мари протянула к Давиду руки в умоляющем порыве. - Сжальтесь над моим сыном. Это лихорадка виновата…

- В шестнадцать лет, - пробормотал Давид.

- О, не бросайте нас! - воскликнула молодая женщина истерически, - она испугалась, что это разоблачение оттолкнет Давида от его благородного дела. - Увы, сударь, чем больше мое несчастье, чем оно безнадежнее, тем большую жалость оно должно вам внушать. О, я еще раз умоляю вас: не покидайте моего сына. Моя последняя надежда на вас. Что станется со мною, что станется с ним? И, кроме того, я уверена, что он был не в себе. Это случилось из-за лихорадки, из-за безумия!

Первое изумление прошло. Давид некоторое время оставался задумчивым, потом сказал:

- Успокойтесь, мадам, я далек от того, чтобы отказаться от исполнения своего долга - трудности меня только подстегивают.

Но не заблуждайтесь: Фредерик был в полном рассудке. Рано или поздно следствием ненависти должна была явиться месть.

- Ах, нет, нет! Я не могу поверить! - ужаснулась Мари.

- Напротив, уверьтесь, мадам, что Фредерик действовал в здравом уме. Это убеждение должно не тревожить вас, а успокоить.

- Успокоить?

- Конечно. Чего можно ждать от безумного? Какие доводы подействуют на него? Никакие, тогда как здоровый рассудок даже в минуты самого сильного возбуждения может уступить под влиянием каких-то чувств.

- Ах, месье, я вам верю. Увы, в несчастье полагаешься на самую слабую надежду.

- И еще мадам: ненависть Фредерика достигла своего предела. И потому не может прогрессировать дальше.

- Увы, сударь! Но какова может быть причина этой ненависти? Какие таинственные события привели Фредерика, некогда такого доброго и великодушного, к столь страшному решению?

- Тут, мадам, кроется загадка и, следовательно, опасность, так как ваш рассказ о прошлых событиях не пролил на эту тему никакого света. Мы видим действия, тогда как причина, их породившая, от нас ускользает, но раз мотив ненависти Фредерика неизвестен, значит то, что нас пугает и кажется окутанным тьмой, может неверно представлено нами. Поэтому надо проникнуть в эту тайну, к чему я приложу все усилия. Увы, мадам, я не хочу ни разочаровывать вас, ни давать обнадеживающих обещаний. Я буду изучать, наблюдать, стараться открыть эту тайну.

Заметив, что его слова вызвали подавленность молодой женщины, последовавшую за подъемом сил, вдохновленный надеждой, он взволнованно произнес:

- Полно, мадам, мужайтесь. Пока все зависит от вашей любви к сыну и от моей преданности делу, за которое вы позволили мне взяться. Много шансов у нас: такой молодой еще возраст Фредерика, ваша заботливость, моя бдительность во всех отношениях! Ах, а что было бы, если бы, как множество других несчастных, он был брошен без всякой поддержки во все случайности жизненного неведения, одиночества, нищеты - этих трех бичей, которые порождают столько преступников?

Мадам Бастьен, вздрогнув при этом, воскликнула!

- Ах, вы правы, месье. Мои слезы, мое отчаяние - почти оскорбление для несчастных, оказавшихся в гораздо более жестоких условиях.

Ведь случается, что матери умирают, оставляя детей на поживу этим бичам, о которых вы говорите и которые толкают на преступления.

- А вы, мадам, полны мужества и энергии. Вы каждый миг можете наблюдать за своим сыном, а он отличается умом и сердечностью.

- Да. Это так.

- Ничего, что великодушие и воспитанность его временно парализованы. Во время тяжкой болезни, от которой спас вашего сына наш друг, вы также видели Фредерика бледным, изнемогающим, удрученным. Несколько недель спустя, однако, он совершенно поправился и блистал больше, чем когда-либо, в сиянии молодости, силы и красоты. Почему бы этой новой болезни, одновременно моральной и физической, не иметь столь же счастливого исхода, как и первой? Кто вам сказал, что после всех этих испытаний и мучительной борьбы Фредерик в один прекрасный день не образумится и, может быть, даже превзойдет ваше ожидание?

Было столько убежденности, столько преданности в тоне Давида, на его мужественном и выразительном лине читалась такая нежность и острый интерес к Фредерику, такое решительное стремление спасти его, что Мари снова ощутила, как расслабляется ее сердце под влиянием неясной надежды.

Тогда в своей признательности за это неожиданное утешение она больше, чем когда-либо, восхитилась великодушием Давида и, невольно вспомнив грубую и оскорбительную недоверчивость своего мужа, она подумала: если бы не чувство сострадания, которое она и ее сын внушили незнакомому человеку, она была бы лишена из-за скупости и непонимания месье Бастьена средств для спасения сына, поскольку, не имея возможности путешествовать, она вынуждена теперь воспользоваться последним шансом.

Она сказала Давиду с сильным волнением:

- Все благодарности, с которыми я к вам обращаюсь, не смогли бы…

Давид не дал ей закончить:

- Без благодарностей! Вы ничем мне не обязаны, мадам. Наш друг читал вам мое письмо. Скажу вам еще, что в деле, которое я постараюсь совершить, я найду отвлечение от тяжелых дум и почту память своего брата, бедного юноши, о котором я сокрушаюсь.