Зависть - [49]

Да, свет забрезжил в этом мозгу. Это было грустное просветление, которое показало ему всю глубину неизлечимых язв… Грустное просветление, когда юноша признал в себе убийцу, совершившего преступление если не действием, то мыслью.

«Я чувствую, что мои дни навсегда отравлены завистью, - подумал он. - В глазах матери я всегда буду негодяем, хотевшим отомстить за себя с помощью убийства.

В своей жалости она еще будет притворяться, что любит меня, но она может испытывать ко мне лишь отвращение».

Мари, заметившая мрачное молчание своего сына, его подавленность, смешанную с ужасом, унылое отчаяние, сменившее его натянутую жесткую улыбку, спрашивала себя с беспокойством, будет ли реакция Фредерика на эту тяжелую сцену целительной или пагубной.

В этот момент вошла Маргарита и объявила своей хозяйке:

- Мадам, идут доктор с другим господином, которые хотят с вами поговорить. Вот они.

- Фредерик! - воскликнула молодая женщина, пытаясь вытереть слезы, орошавшие ее щеки, - дитя мое, это г-н Давид, твой новый наставник. Я тебя умоляю…

Мари не успела закончить, так как вошел доктор Дюфур в сопровождении Анри Давида.

Тот низко поклонился мадам Бастьен и, выпрямляясь, заметил на лице молодой женщины следы недавних слез. Он заметил также мертвенную бледность Фредерика, который мрачно и недоверчиво смотрел на него.

Новый воспитатель обо всем догадался, так как умоляющий взгляд мадам Бастьен проливал свет на сцену, которая произошла между матерью и сыном.

- Мадам, - обратился доктор Дюфур, желая прийти на помощь молодой женщине, - имею честь представить вам моего друга Анри Давида.

Мадам Бастьен была так разбита волнением, что могла лишь приподняться со стула, куда вновь упала, поздоровавшись с Давидом, после чего тот сказал ей:

- Я постараюсь, мадам, быть достойным доверия, которым вы почтили меня.

- Сын мой, - повернулась Мари к Фредерику, пытаясь придать своему голосу твердость и уверенность, - я надеюсь, что ты хорошо ответишь на заботы г-на Давида, который теперь будет руководить твоими занятиями.

- Месье, - Фредерик посмотрел Давиду в лицо, - вы пришли сюда против моей воли, но уйдете вы из-за меня.

- О, ужас! - закричала Мари с громким рыданием.

И сраженная конфузом, горем, не находя слов, она не осмеливалась даже взглянуть на Анри Давида.

Тот бросил на Фредерика благодушный взгляд и ответил ему тоном ангельской доброты и твердой уверенности:

- Бедный ребенок, вы пожалеете о своих словах, когда начнете меня любить.

Фредерик усмехнулся и в ярости вышел.

- Доктор, я вас заклинаю, не оставляйте его одного! - вырвалось у Мари сквозь слезы и она протянула к врачу руки.

Она еще не договорила, как г-н Дюфур, кивнув ей, последовал за Фредериком.

Оставшись наедине с мадам Бастьен, Давид несколько минут хранил молчание, как бы собираясь с мыслями, затем сказал молодой женщине проникновенным голосом:

- Мадам, если хотите, рассматривайте меня, как врача, который посвящает себя довольно трудному, но отнюдь не безнадежному лечению больного. Я жду от вас доверия и подробного рассказа обо всех событиях - как важных, так и незначительных, которые имели место с тех пор, как вы заметили в характере Фредерика это изменение, которое огорчает вас. Наш друг, доктор Дюфур, уже дал мне кое-какие сведения, но то, что можете сообщить мне вы, мадам, без сомнения, прояснит для меня гораздо больше.

Этот рассказ, который Мари поверяла ему со всей обычной искренностью, уже подходил к концу, когда вернулся доктор Дюфур.

- Ну, а Фредерик? - с живостью спросила молодая женщина.

- Выйдя отсюда, он отправился в лес. Я последовал за ним. Он немного поговорил со мной ласково и смущенно. Затем, пройдясь несколько раз по лесу, он вернулся к себе. Поскольку он не может выйти, так, чтобы его не увидела Маргарита, она придет предупредить вас, если это случится. Впрочем, скоро ночь, и мне надо возвращаться в Пон-Бриллан. Полно, мадам Бастьен, мужайтесь! Я вам оставляю самого надежного и самого лучшего помощника.

Затем он обратился к Давиду:

- До свидания, Анри. Небесного правосудия не существует, если твоя преданность не будет вознаграждена успехом, а надо, чтобы оно существовало, это правосудие для того, чтобы матери, подобные мадам Бастьен, могли быть счастливы, как они того заслуживают.

Вновь оставшись с Давидом, Мари стала заканчивать свой рассказ. Но когда она дошла до признания о сцене в лесу, то заколебалась, побледнела, и ее смущение было столь заметным, что Давид поинтересовался:

- Ах, мадам, что с вами? Это волнение, эти едва сдерживаемые слезы…

- Ах, месье я буду недостойна вашей великодушной поддержки, если скрою часть истины, как бы ужасна она ни оказалась!

- Что вы хотите сказать, мадам?

- Вот что, месье: у Фредерика был приступ горячки, лихорадки, - мадам Бастьен опустила глаза, стыдясь столь пугающей откровенности, - в общем, его рассудок помрачился и он пошел вечером…

- Вечером?

- В соседний лес.

И мадам Бастьен снова вздрогнула, запнувшись.

- В соседний лес? - повторил Давид.

- Да, - и голос Мари задрожал. - В лес, чтобы устроить засаду и застрелить г-на маркиза де Пон-Бриллана.

- Убийство! - воскликнул Давид, бледнея и вскакивая невольно, - убийство!