Зависть - [44]

Если мое предложение будет принято, я стану исполнять свои обязанности на совесть.

После того, что я узнал о мадам Бастьен, она должна, мне кажется, лучше, чем кто-либо, понять мотив моего поступка. Поразмыслив, я решил, что ты можешь показать ей это письмо, написанное вначале лишь для тебя.

Ты можешь дать мадам Бастьен все справки, которые она захочет узнать обо мне - ведь ты знаешь всю мою жизнь. Словом, говоря мадам Бастьен все, что ты должен будешь сказать обо мне, попытайся убедить ее, что я достоин ее доверия, особенно в моральном отношении.

Отвечай мне в Нант; необходимо, чтобы я принял какое-то решение через неделю, так как «Эндимион» отплывает 14:го числа этого месяца, если ветер будет благоприятным. Надо, чтобы мадам Бастьен решилась на этот серьёзный шаг. Поскольку я желаю дать ей день на размышление, то пишу тебе сюда. Таким образом я выиграл 24 часа.

Если на мое предложение ответят отказом, я отправляюсь в путешествие.

Экипаж отъезжает. Прощаюсь наспех, милый Пьер, у меня есть только время запечатать письмо.

Жму твою руку.

Анри Давид».

Глава XVIII

Такова была твердая и испытанная вера доктора в своего друга, такова была ангельская чистота души Мари, такова была, наконец, искренняя настойчивость предложения Давида, что ни мадам Бастьен, ни доктору не могла прийти в голову мысль, будто предложение Давида, непроизвольное, как всякое первое побуждение великодушного сердца, благодарное и бескорыстное, может скрывать какой-то замысел обольщения. Тем более, что Давид, делая свое предложение Мари и доктору, комментировал его так, что ни на минуту не заботился о том, что могут возникнуть опасения из-за повседневного тесного общения, которое должно было существовать между молодой матерью и воспитателем. Нет, святая материнская любовь внушила Мари искреннее доверие к доктору Дюфуру и почтительное восхищение его другом.

Мадам Бастьен вернула доктору письмо дрожащей рукой. Она собиралась заговорить, когда доктор Дюфур опередил ее:

- Поверьте, я не знаю, каким будет ваше решение, но до того, как узнать его, я хочу дать вам кое-какие сведения об Анри Давиде. Получив их, вы можете принять его предложение. Вы ведь желаете проявить осмотрительность?

- Нет, дорогой доктор, - ответила мадам Бастьен после минутного размышления, - я не желаю быть осмотрительной.

- Как?

- Одно из двух: или я соглашаюсь на предложение г-на Давида, или буду вынуждена отказаться от него. Если я соглашусь… Это будет ранящим недоверием с моей стороны по отношению и к вам, и к вашему другу - требовать о нем еще каких-то сведений мне незачем. Это письмо мне доказывает ясность его ума и великодушие его сердца. Наконец, вы ручаетесь за вашего друга, как за себя самого, милый доктор, а я питаю к вам заслуженное уважение.

Чего больше я могу желать. И, кроме того, я напомню вам, что вы мне сейчас говорили. Кто из воспитателей, среди которых я выбирала бы, мог дать мне гарантии вроде тех, что предлагает г-н Давид?

- Это верно. Добрые люди полагаются на слово.

- Если же, напротив, я не смогу согласиться на предложение месье Давида, - грустно вздохнула мадам Бастьен, - то с моей стороны будет неделикатным любопытством расспрашивать вас о личной жизни лица, которое останется для меня незнакомым, хотя его благородное предложение заслужило мою вечную признательность.

- Я благодарю вас от своего имени и от имени Давида за доверие, которое вы нам оказываете, милая мадам Бастьен. Теперь подумайте. Мне нужно знать ваше решение. Я хотел, следуя намерениям Давида, сообщить вам об его письме как можно скорее. Вот почему с риском вас обеспокоить неурочным посещением я пришел сегодня ночью вместо того, чтобы ждать до завтра и…

Доктор не успел закончить.

Взрыв дикого хохота послышался из комнаты Фредерика и заставил подскочить на стуле мадам Бастьен.

Бледная и испуганная, она схватила лампу и устремилась в комнату сына, куда следом за ней вбежал доктор.

Несчастный юноша - бледный, с искаженными чертами лица, с перекошенными в сардонической усмешке губами, стал жертвой приступа лихорадки, которая, без сомнения, явилась реакцией на вечерние события. Раскаты безумного смеха то и дело сопровождали бессвязные слова, совершенно непонятные. Но среди них все время повторялись следующие:

- Мне не удалось это сделать, но терпение, терпение!…

Эти слова, к несчастью, слишком многозначительные для его матери, доказывали, что мысли Фредерика о ненависти и мести оставались столь настойчивыми даже во время бреда.

Благодаря своевременному присутствию доктора Дюфура к Фредерику были применены самые быстрые и эффективные методы.

Всю ночь и следующий день доктор, за исключением нескольких часов, во время которых он уезжал в Пон-Бриллан, не отходил от постели больного, у которого дежурила со своим обычным мужеством и самоотверженностью мадам Бастьен.

К вечеру в положении Фредерика наступило улучшение, лихорадка прекратилась. Несчастный юноша даже поблагодарил мать с необычайной горячностью за ее заботы, и залился слезами.

Мари, переходя от отчаяния к безумной надежде, вообразила, что этот сильный приступ произвел в сознании ее сына целительный поворот, и он спасен. К десяти часам вечера она уступила настояниям доктора, который, оказав помощь больному, вернулся в Пон-Бриллан, и согласилась, чтобы старая служанка сменила ее у постели сына. Разбитая усталостью последних дней, молодая мать отдалась спокойствию глубокого сна, потребовав, чтобы дверь в комнату сына оставалась открытой.