Зависть - [27]

При этой мысли он вздрогнул. Затем, почти устыдившись своей слабости, сказал:

- Что же, если я его убью, будет еще лучше. Ему не придется больше наслаждаться теми благами, которые вызвали мою зависть. Если я его убью, - добавил несчастный, ища доводы оправдать в собственных глазах это мрачное решение, - его великолепие не оскорбит больше моей бедности и тех, кто еще более достоин, жалости, чем я.

Погруженный в такие мрачные мысли, Фредерик скоро достиг скалы Гранд-Сир. Ее так называли уже несколько веков в память об одном из сеньоров Пон-Бриллана, по приказу которого она была сооружена из гранитных глыб неподалеку от одной из дорог пересекавших лес.

Каштаны и огромные ели тянулись из глубины расщелин в скалах. Это было место уединенное и дикое, полное мрачного величия. Солнце, уже вставшее, играло везде на глыбах серого гранита, покрытого мхом. Его алые лучи скользили через деревья, лишенные листвы. День обещал быть замечательным, что нередко случается в конце осени.

Фредерик положил свое ружье в каком-то подобии естественного грота, образованном глубокой впадиной, наполовину скрытой густым занавесом из плюща, проросшего в трещине наверху.

От этого места до так называемой дороги Коннетабля было около сорока шагов. Маркиз мог явиться только по этой дороге, где рос кустарник и притаился Фредерик. Отсюда, не будучи замеченным, он мог далеко просматривать дорогу.

Час, два, три уже протекли. Рауль де Пон-Бриллан не появлялся.

В своем лихорадочном нетерпении, не веря, не в силах подумать, что маркиз презрел его вызов, Фредерик счел возможным объяснить опоздание своего врага. Тот мог получить письмо только утром. Конечно, чтобы идти одному, ему нужно принять кое-какие меры предосторожности, может быть, он хочет дождаться конца ДНЯ.

Время тянулось медленно в таких терзаниях. Один раз Фредерик подумал о своей матери и об ее отчаянии, говоря себе, что, может быть, настанет час, когда он прекратит свое существование.

Это размышление на несколько минут пошатнуло мрачное намерение юноши, но скоро он сказал:

- Нет, лучше умереть. Моя смерть заставит мать пролить меньше слез, чем моя жизнь, - я вижу это по тем слезам, которые она уже пролила.

Пока он ожидал так появления маркиза, из замка Пон-Бриллан выехал в три часа дня экипаж. Он достиг перекрестка, к которому примыкала дорога из Коннетабля. Недалеко от нее, как мы сказали, находилась скала Гранд-Сир.

Этот экипаж, широкий и низкий, в который были запряжены две великолепные лошади, остановился у столба перекрестка. Два высоких лакея спрыгнули сзади, и один из них отворил дверцу коляски, откуда весьма быстро спустилась, несмотря на свои восемьдесят восемь лет, вдовствующая маркиза де Пон-Бриллан. За ней следовала другая женщина, казалось, не менее преклонного возраста.

Другой лакей, взяв складной стул, которым часто пользуются люди больные или старые, приготовился следовать за двумя старухами, но маркиза остановила его чистым и немного дребезжащим голосом:

- Останьтесь у коляски, мой друг, и ждите меня здесь. А стул отдайте Зербинетте.

Лакей поклонился, вручил складной стул компаньонке вдовы, и обе они пошли по дороге Коннетабля, покрытой ковром из мха и травы.

Восьмидесятилетняя особа, которая сопровождала маркизу и носившая имя Зербинетта, несла стул.

В восемьдесят лет отзываться на такое кокетливое и легкомысленное имя - это казалось странным.

Однако Зербинетта в пору своей молодости более чем кто-либо была достойна такого имени, в котором за милю чувствовалась субретка, описанная Кребийоном-сыном[6].

Вздернутый носик, дерзкая физиономия, большие плутоватые глаза, игривая улыбка, соблазнительный корсаж, миленькие ножки и пухлые руки - таковы были некогда достоинства субретки, называемой Зербинеттой (свое имя она получила лет семьдесят назад, когда стала доверенной помощницей у своей молочной сестры, очаровательной маркизы де Пон-Бриллан). Увы! Мы описываем ее в пору вдовства и старости, но в ту пору маркизе было шестнадцать лет. Она, едва выйдя из монастыря, вступила в брак и была более, чем прелестна. Итак, пораженная смелым умом своей помощницы-парикмахерши и ее редкими способностями к интригам, она сделала Зербинетту своей первой горничной и доверенным лицом.

Одному дьяволу ведомы ловкие проделки двух молодых и ловких сообщниц в их прекрасное время! С какой преданностью, присутствием духа, богатством воображения Зербинетта помогала своей хозяйке обманывать трех или четырех любовников, которых та имела сразу, не считая того, что называлось тогда прихотями, случайностями, данью моде или курьезами.

Было любопытно, например, наряжаться гризеткой или продавщицей цветов.

О покойном супруге маркизы скажем лишь для счета. Впрочем, она едва брала на себя труд обманывать его, ибо высокородный и могущественный сеньор Гектор-Магнифик-Рауль-Урбэн-Анна-Клод-Фруманс, господин Пон-Бриллана и иных мест, был человеком светским, воспитанным в духе своего времени и ни в чем не чинил препятствий своей жене.

Этот обмен признаниями со стороны маркизы и услугами всякого рода со стороны Зербинетты в результате сблизил госпожу и субретку почти как родственниц. Они никогда не разлучались, они состарились вместе и теперь, в восемьдесят лет, находили большое удовольствие в воспоминаниях о чудесных днях, хитрых проделках, прежних безумствах… Надо сказать, каждый день был священным для них, если не больше, в этом календаре распущенности.