Зависть - [13]

При виде его Фредерик отступил в лесную тень, как если бы хотел избавиться от болезненного ослепления, но увы. Хотя он отворачивался от этой сияющей картины, услужливая память несчастного юноши все время напоминала ему о чудесах, столь поразивших его, и приводила к новым жалящим сравнениям, которые отравляли и омрачали наивные радости прошлого, бывшего для него до этого полным прелести.

Так, проходя мимо приоткрытой двери конюшни, где находился старый конь, которого лишь иногда впрягали в крытую одноколку - скромный экипаж мадам Бастьен, - Фредерик услышал ржание. Это бедное животное, которое привыкло получать каждое утро от своего молодого хозяина несколько кусочков черствого хлеба, просунуло в отверстие свою большую добродушную голову, прикрытую спутанной гривой, и радостно требовало своего обычного лакомства.

Фредерик, желая искупить свою забывчивость, нарвал молодой травы и скормил ее с рук почтенному трудяге, поглаживая его толстую шею. Но вдруг, вспомнив о великолепных боевых и охотничьих лошадях, которых он видел в замке, улыбнулся с чувством горького унижения, и резко отошел от старого коня, который, удивленно, держа еще в зубах пук травы, долго провожал своего хозяина умным и ласковым взглядом.

Другой случай произошел со старой и немощной женщиной, которой Фредерик, за неимением денег, давал каждую неделю хлеб и какие-нибудь фрукты.

- Держите, матушка, - предложил он ей обычную милостыню, - я хотел бы больше помочь вам, но у моей матери и меня нет лишних денег.

- Вы очень добры, господин Бастьен, - сказала нищенка, - но скоро я ничего не буду у вас просить.

- Почему же?

- Ну как же, г-н Бастьен! В этот замок приедет жить г-н маркиз, а большие господа всегда выделяют на милостыню много денег, и я надеюсь получить свою долю. Благодарю вас, г-н Бастьен.

В первый раз Фредерику пришлось краснеть за свое скромное подаяние, которое он делал от чистого сердца. Когда позднее к нему пришел еще какой-то бедняк, он резко бросил ему в лицо:

- Вы смеетесь над моей милостыней, обратитесь же к г-ну маркизу - он должен стать провидением этого края. Ведь он так богат!

Душа бедного юноши омрачалась все больше и больше.

То, что еще недавно очаровывало его, предстало теперь в темном свете. Грустный и холодный туман сгустился мало-помалу над его радостным горизонтом, над будущим его молодых лет, бывших до этого столь счастливыми.

Это вторжение зависти в сердце Фредерика показалось бы, возможно, странным тому, кто хорошо знал прошлое юноши. И однако это заметное отклонение было объяснимо.

Сын мадам Бастьен воспитывался в скромной обстановке, почти бедности, но изысканный такт и чутье молодой матери позволили придать окружающей его простоте характер редкой элегантности. Благодаря этому тысячи «ничто» вместе были прелестны.

Так, несколько ветвей вереска, перемешанных с полевыми цветами, подобранными со вкусом, могли образовать превосходное украшение. Но благодатная рука, которая так хорошо разбиралась в сельской флоре - могла ли она проявить меньше искусства в составлении букета как редкого, так и великолепного? Конечно, нет!

Ощущение элегантности и красоты, развивающееся, утонченное воспитанием, привычками, искусствами, заставляло Фредерика восхищаться и ценить чудеса замка Пон-Бриллан больше, чем кого-либо другого, и непременно завидовать им, пропорционально желанию, которое они у него вызывали.

Если бы Фредерик жил в грубой среде, окруженный отталкивающими предметами, он привык бы к вульгарности; был бы больше изумлен, чем очарован сокровищами замка, и они не внушили бы ему зависти, потому что он не знал бы ничего о радостях, которые они могли доставлять.

Наконец, по воспитанию, благородству, уму, манерам, может быть, даже по красоте и осанке Фредерик чувствовал себя ровней молодому маркизу, но не по происхождению и богатству, и поэтому он завидовал преимуществам, которые тому предоставил случай.

. Мадам Бастьен, все время занимавшаяся своим сыном, мало-помалу заметила перемену, происшедшую с ним… и проявляющуюся в частых приступах меланхолии. Скромный коттедж не оглашался, как прежде, раскатами громкого смеха, столь оживленного и шумного, к которому радостно присоединялась всегда молодая мать.

Закончив урок, Фредерик взял книгу и долгое время читал для своего развлечения. Но мадам Бастьен замечала не один раз, что ее сын, подперев голову рукой, оставался в таком положении с четверть часа, и глаза его были прикованы все к одной и той же странице.

Тогда в своем возрастающем беспокойстве мадам Бастьен сказала своему сыну:

- Дитя мое, я вижу тебя грустным, озабоченным, молчаливым. Ты больше не веселишься, как раньше…

- Чего же ты хочешь, мама, - ответил юноша, порывисто выдавив улыбку, - я тоже несколько удивлен, как и ты, серьезностью, проникшей в мое сознание. Но это не должно удивлять. Я не ребенок больше, ко мне пришел разум.

Фредерик никогда не лгал, но теперь он сделал это.

До этого, будучи ребенком или уже став юношей, он всегда честно признавался матери в своих ошибках. Она знала все его раздумья, но при одной мысли признаться ей в причинах этой перемены или хотя бы позволить ей заметить чувства, полные желчи, разбуженные в нем визитом в замок Пон-Бриллан, - юноша испытывал жгучий стыд, непреодолимый ужас. Более того, он знал, как обожает его мать, и стеснялся показаться ей униженным. Он не отступил бы, чтобы признать большую вину, явившуюся следствием какого-то увлечения, но он скорее умер бы, чем признался ей в муках зависти. Итак, предохраняя себя от хлопот матери, он приложил всю силу, все упорство своего решительного характера, все усилия сознания на то, чтобы скрыть горькую рану, начавшую терзать его.