Зависимость - [14]
На следующий день я сочиняю стихотворение, которое начинается так: «Что в ливень уходит милый без шляпы и без пальто? Зачем он уходит ночью — не может понять никто»[8]. Показываю Эббе, и тот отвечает, что стихи хорошие, только дождя не было и уходил он в пальто. Я смеюсь и рассказываю ему, как Эдвин, прочитав мои детские стихи, назвал их сплошной ложью. Эббе обещает больше никогда не проваливаться сквозь землю, если меня это так расстраивает. Всё из-за проклятой бормотухи, признается он. Чтобы тебе принесли пиво в пивнушке, сначала нужно заказать бормотухи, вот так и становятся алкоголиками. Я ревниво допытываюсь, как выглядела девушка, и он отвечает: она и близко не стояла рядом с твоей красотой. Из тех, что крутятся возле художников и студентов, объясняет он, их так много, хоть пруд пруди. И добавляет: если бы не родилась Хэлле, всё между нами было бы хорошо. Будет хорошо, торопливо говорю я, уверена, что всё наладится. Но это неправда. Что-то важное, бесконечно хорошее и ценное между нами разрушилось, и это хуже всего для Эббе, потому что он не может, как я, вылить на бумагу все свои проблемы и переживания. Прежде чем заснуть, я долго смотрю в его раскосые глаза, каштановые крапинки которых в свете лампы становятся золотыми. Чтобы ни случилось, говорю я, пообещай, что ты никогда не бросишь меня и Хэлле. Он обещает. Мы вместе встретим старость, говорит он, у тебя появятся морщины и кожа под подбородком обвиснет, как у моей матери. Но глаза — они никогда не состарятся. Они всегда останутся прежними — с черной каемкой вокруг голубого. Именно в них я и влюбился. Мы целуемся в объятиях друг друга так целомудренно, словно брат с сестрой. Когда период ван де Вельде остается позади, Эббе больше не пытается переспать со мной, хотя я не имею ничего против и редко ему отказывала.
8
В конце мая ко мне приезжает Эстер. Она рассказывает, что клуб на грани роспуска из-за комендантского часа и неприязни со стороны кафе, которое на нас всё равно не наживалось, а также из-за личных сложностей некоторых участников. Соня никак не может закончить свой роман: Мортен Нильсен правит и правит его; несколько глав она дала почитать профессору Рубову. Сборник стихов Хальфдана приняли в «Атенеум» — он выйдет осенью, там же похвалили и роман Эстер. Я закончила рукопись «Улицы моего детства» и, перестав писать, почувствовала пустоту внутри — заполнить ее нечем. Кажется, что я всё впитываю в себя, не выпуская ничего наружу. Лизе убеждает, что мне стоит пожить немного в свое удовольствие: я заслужила это после такого тяжелого труда. Но наслаждаться жизнью я могу, только когда пишу. От скуки я часами просиживаю у Арне и Синне на Шубертсвай. Это та пара, что лежала в детской кроватке в нашу первую ночь с Эббе. Арне, как и Эббе, изучает экономику и получает от родных столько денег, что ему совсем не приходится работать. Синне — дочь фермера из региона Лим-фьорда, пышная, рыжая и полная энергии. Она поступила на Академические курсы[9] — не выносит своего невежества. Я рассказываю ей, что со своим невежеством мне пришлось свыкнуться — я совсем не поддаюсь обучению. Да и с Вигго Ф. я развелась прежде, чем успела осилить «Французскую революцию».
Эстер больше не живет у Вигго Ф. Она признаётся, что устала выслушивать, как ему не хватает меня и как он зол, что я его бросила. Теперь Эстер живет с родителями, но это тоже не лучший вариант. Ее отец — обанкротившийся торговец и таскает домой по очереди всех своих любовниц. Мать с этим смирилась. Знаешь, говорит Эстер, я смертельно устала от всего этого вынужденного свободомыслия. И я устала, отвечаю я, но чем еще кроме писательства могут заниматься такие чудачки, как мы. Тогда она доверяет мне свой замысел. Еще со времен работы в аптеке она знакома с художницей по имени Элизабет Некельманн. Элизабет живет с дамой, которая носит костюм с крахмальным воротником и курит сигареты в янтарном мундштуке — ей нравятся только женщины. Она на меня немного запала, спокойно объясняет Эстер, и предложила на какое-то время свой летний домик. Мне эта идея нравится, но я не могу поселиться там с Хальфданом — нам просто не на что будет жить. Может, ты хочешь поехать со мной? Загородный воздух пойдет Хэлле на пользу. Я немного мешкаю с ответом, и Эббе подхватывает: я считаю, тебе стоит съездить, недолгая разлука зачастую оживляет брак. И добавляет, что сможет заниматься в тишине и Хэлле не будет ему мешать. У него экзамены на носу, и нужно многое нагнать. Я соглашаюсь на предложение Эстер. Она мне нравится: спокойная, дружелюбная, благоразумная, и призвание у нас с ней одно и то же. Эббе обещает навещать нас так часто, как только получится, хотя домик и находится где-то в Южной Зеландии, от Копенгагена — далеко. Мы договариваемся отправиться туда на велосипедах на следующий день, и вечером Эббе спит со мной впервые за долгое время. Он делает это со злостью и без малейших проявлений нежности, будто раздражен тем, что всё еще желает меня. Всё будет по-другому, произношу я виновато, как только я перестану кормить грудью. Он обнаруживает на себе мое молоко и смеется. Совсем не просто, говорит он, спать с целой молочной фермой.
Тове знает, что она неудачница и ее детство сделали совсем для другой девочки, которой оно пришлось бы в самый раз. Она очарована своей рыжеволосой подругой Рут, живущей по соседству и знающей все секреты мира взрослых. Но Тове никогда по-настоящему не рассказывает о себе ни ей, ни кому-либо еще, потому что другие не выносят «песен в моем сердце и гирлянд слов в моей душе». Она знает, что у нее есть призвание и что однажды ей неизбежно придется покинуть узкую улицу своего детства.«Детство» – первая часть «копенгагенской трилогии», читающаяся как самостоятельный роман воспитания.
Тове приходится рано оставить учебу, чтобы начать себя обеспечивать. Одна низкооплачиваемая работа сменяет другую. Ее юность — «не более чем простой изъян и помеха», и, как и прежде, Тове жаждет поэзии, любви и настоящей жизни. Пока Европа погружается в войну, она сталкивается со вздорными начальниками, ходит на танцы с новой подругой, снимает свою первую комнату, пишет «настоящие, зрелые» стихи и остается полной решимости в своем стремлении к независимости и поэтическому признанию.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.