Завидная наша судьба - [5]

Недолго пришлось мне пробыть в этом отряде. Подкосил тиф, и я оказался в Белой Церкви.

В апреле 1921 года в Белую Церковь, как и в другие районы страны, начали приходить с фронта войска[5]. Сюда попали отдельные части 25-й Чапаевской стрелковой дивизии.

Комиссаром 17-го отдельного трудового батальона был Петухов, обаятельный, очень культурный, красивый  человек. Поселился он в том же доме, где жила приехавшая в Белую Церковь моя семья. Мы быстро подружились, хотя и не сразу привыкли к необычному внешнему виду комиссара. Не было на нем ремней и шашки, как у конников. Наган в кобуре он носил на простом поясном солдатском ремне. А главное, несмотря на довольно прохладную погоду, ходил при обмотках, но босиком.

Узнав Петухова ближе, мы все очень полюбили его, а я сделал деревянные сандалии, которые он с удовольствием носил. С ним-то я и поделился своей сокровенной мечтой снова быть в армии. Комиссар быстро определил меня добровольцем в свой батальон.

Сразу идти в бой нам не пришлось. В первое время мы больше занимались хозяйственными делами: расчищали и ремонтировали железнодорожные пути; резали в лесу деревья на шпалы и на дрова для топок паровозов; расчищали развалины домов, заводов, фабрик; убирали битый кирпич, камни, осколки стекла; ремонтировали дома и железнодорожные станции. А по ночам ездили по деревням, вылавливали самогонщиков, варварски истреблявших хлеб.

Но занимались мы не только этим. Периодически по сигналу боевой тревоги, по команде «В ружье!» батальон поднимался и шел в бой против внутренней контрреволюции.

С разгромом Врангеля гражданская война как будто закончилась. Но не утихла ожесточенная классовая борьба, особенно в деревне. Кулаки прятали хлеб, пытаясь задушить Советскую власть голодом, формировали банды, поднимали контрреволюционные восстания.

Особенно бурным был 1921 год.

* * *

На Украине лютуют «батьки» всех мастей и оттенков. Их банды зверски расправляются с коммунистами, комсомольцами, сельскими активистами. В районе Звенигородки, Смелы, Знаменки свирепствуют крупные банды Богатыренко и Хмары. Рыщут кругом местные банды помельче. Они, как правило, боев не принимают, действуют из засад. А вот с такими бандами, как банды Хмары, Богатыренко, Григорьева, Махно, приходилось бороться войскам. 

...Сводный отряд, состоявший из эскадрона конницы и 17-го отдельного трудбатальона 25-й Чапаевской дивизии, вторые сутки едет в теплушках из Белой Церкви в район Смелы. По имеющимся данным, одна из банд перебила там партийный и советский актив, захватила сахарный завод и, расправившись с администрацией и охраной, грабила его.

Страшно хочется есть. Длительное время живем на одной картошке и на махорке, которую получаем довольно исправно.

Выгрузились в районе станции Цветково. Движемся походным порядком весьма энергично: конница — на конях, пехота — на взятых у местного населения подводах. Разъезд, высланный от кавалерийского эскадрона, скоро сообщил, что банды в районе Смелы уже нет. По рассказам местных жителей, она ушла в направлении Ново-Миргорода, на юг. Мы остановились, выставили охранение, заночевали в деревнях недалеко от Смелы, а с рассветом двинулись в погоню за бандой. На второй день, к вечеру, настигли ее между Лебедином и Шполой. Не приняв боя, банда рассыпалась на мелкие группы и рассеялась по близлежащим перелескам, оврагам, населенным пунктам. Выслав разведку и организовав наблюдение, отряд расположился на ночлег в Шполе. Спали на голых деревянных нарах в казармах, предназначенных для сезонных рабочих сахарного завода. В полночь резкая команда «В ружье!» разбудила нас. Построились во дворе. Начальник отряда пояснил, что банда подходит к заводу со стороны поля, и поставил всем боевую задачу.

Пулеметному расчету «льюиса», в котором первым номером был мой друг Паракин, а вторым — я, пришлось занять огневую позицию у дороги, ведущей от завода в поле. Изготовились...

Небо начало светлеть, и вдруг я вспомнил, что в боковом кармане тужурки лежит недоеденный кусок хлеба и небольшой кусочек сала.

— Павло, — шепчу Паракину, — у меня есть хлеб и сало, давай съедим.

— Ты что, сдурел? Тише! — зашипел на меня Паракин.

Но я не мог успокоиться. А что, если меня убьют в бою? Пропадут тогда хлеб и сало... Под неодобрительное  сопение Павла я извлек свои припасы, съел их и только тогда угомонился.

Когда банда приблизилась к заводу, мы вместе с Паракиным подпустили ее чуть ли не вплотную и открыли огонь из пулемета и карабина. Во фланг банде в конном строю ударили кавалеристы. Бандиты были разгромлены.

А потом наш отряд опять направили в Смелу: объявилась новая кулацкая шайка. Дорога проходила мимо небольшого редкого леса. С опушки ударили выстрелы. Развернувшись в цепь, стреляя на ходу, мы ворвались в лес. Бандиты, отстреливаясь, стали отходить. Вдруг меня что-то толкнуло под правую лопатку и обожгло. За сук зацепился, что ли? Оборачиваюсь и вижу: шагах в двадцати падает бандит, подстреленный моими товарищами. В руках у него еще дымился обрез.

Подскакал фельдшер (мы его звали помощником смерти), задрал на мне гимнастерку и быстро извлек пулю, благо конец ее торчал снаружи (обрез все-таки не винтовка: убойная сила у него не та). Фельдшер смазал рану йодом, наспех перевязал ее, и мы продолжали преследовать врагов.