Завещание Шекспира - [133]

Пьеса не всем пришлась по нраву. Бен Джонсон высказался в том духе, что в окружении сточных канав она сама, казалось, возникла из вонючих топей. Он ушел от нас темнее грозовой тучи и в знак протеста против того, что мы сняли из репертуара его длинную и старомодную пьесу «Каждый по-своему»[146], переметнулся к «Слугам адмирала». Ей, как и ее автору, нужно было обрезать бороду – так я ему и сказал. Бен мог снести все, кроме нелицеприятной критики.

Наши конкуренты тоже не очень-то обрадовались. Фрэнсис Лэнгли открыл театр «Лебедь» в Пэрис-Гарден – слишком далеко от моста, лебедям туда было добираться удобнее, чем людям. А мы были совсем близко, в приходе Святого Спасителя, и умирающий «Лебедь» глядел, как толпы публики направлялись в наш театр, и в унынии повесил голову. Рядом с нами была медвежья потеха, где главные роли исполняли медведи по кличке Сакерсон, Джордж Стоун и Гарри Ханкс. Это здание позднее стало прославленным театром «Надежда», и оно вызвало во мне смех сквозь слезы – слезы по тем животным, которых ежедневно затравливали до смерти в заведениях, принадлежавших Хенслоу. Мы переиначили его название на «Оставь надежду всяк сюда входящий». Для медведей, быков и несчастных старых обезьян, для босяков, продажных писак и безработных актеров Хенслоу не был спасением. С годами его желание помогать уменьшалось, а бессердечие увеличивалось. Его «Роза» находилась в сотне метров от нас, была построена на топях и после десяти лет в болотистой почве стремительно увядала.

«Лебедь» пропел свою лебединую песню, «Надежда» угасла, лепестки «Розы» завяли и опали – и виновником их смерти был «Глобус». В конце концов Хенслоу признал за нами первенство, и они с Алленом снялись с лагеря и переехали из Бэнксайда назад на северный берег, за пределы Сити. Там, в Голден-Лейн, в полумиле от «Занавеса» и поблизости от зеленых лугов Святого Эгидия из Криппл-гейта, они получили участок от свободного города Финсбери. Они построили на нем преемницу «Розы», и когда наконец в 1610 году она подняла флаг, ей сопутствовала удача.

Пока мы властвовали на южном берегу, я переехал на другую сторону Темзы, чтобы быть ближе к «Глобусу». Квартира была в идиллическом месте Саутуарка, лесистом, с полевыми цветами и поющими ручьями – и пропитанном выделениями сочащихся выгребных ям и кладбищ, которые проникали в дома, вызывая горячку в теле и лихорадку в костях.

– Но теперь у тебя в кошельке деньжат-то прибавилось, а, Уилл? Наступило время серьезного бизнеса. Двадцать первого февраля 1599 года я подписал с синдикатом «Глобус» договор, имеющий обязательную силу на протяжении тридцати одного года.

– Что за договор?

Фрэнсис, зачем тебе все эти скучные подробности?

– Я адвокат. Скучные подробности – это по моей части. Рассказывай!

Нас было семеро: Уилл Кемп, Августин Филлипс, Джон Хемингс, Томас Поуп и братья Бербиджи – Ричард и Кусберт. Мы поделили между собой десять паев: пять – Бербиджам и по одному всем остальным. Это значило, что, как пайщик «Слуг лорда-камергера», я владел десятой долей компании. Когда Кемп ушел, мой пай вырос до одной восьмой; когда в дело вошли Гарри Конделл и Уилл Слай, он уменьшился до одной двенадцатой, а позднее до одной четырнадцатой, когда Уильям Остлер выкупил себе еще одну долю. К тому времени я уже на протяжении двенадцати лет зарабатывал по семьсот фунтов в год, и даже в самом начале набегала пара сотен. Компания брала половину прибыли с галерей, другая половина шла пайщикам, плюс поступления от кассовых сборов. Я писал пьесы, играл в них и участвовал в управлении театром, в котором играл. Пока театр был открыт, я был в барыше.

– Это точно.

Постепенно призрак нищеты отступил на задний план, хотя и не покинул сцену. По крайней мере, сцену в моей голове. Тревога осталась, опасение, что все может рухнуть, как у отца. Я не мог избавиться от чувства неопределенности и беспокойства. Я превратился в того, кого так сильно ненавидел Гамлет: владыку огромного пространства грязи. Я испытывал странную потребность покупать акры и акры того, чего нужно всего-то шесть футов, и копить деньги для того, чтобы их тратили другие.

– Отлично, что затронул эту тему! Сумма скопилась действительно значительная. Если не возражаешь, давай вернемся на мгновенье к завещанию и обсудим, как ее разделить. Все остальное почти что улажено, мы не совсем зря потратили сегодняшний день.

И ты хорошенько угостился за мой счет. А когда меня не станет, будешь кормиться еще лучше.

– Я пропущу мимо ушей твою остроту. Я сейчас говорю о твоих собратьях-актерах, твоей второй семье…

Моей единственной семье.

– Если они так много для тебя значили, оставишь ли ты им небольшие суммы, разумеется нескольким избранным? Самым из самых. Например, ты упомянул Кемпа.

Он ушел из компании и из жизни.

– Филлипс?

В своем завещании он оставил мне тридцать шиллингов золотыми. К сожалению, он тоже сошел с великой сцены жизни.

– Еще был Том Поуп. Мертв.

– Слай?

Умер он давно и сгнил.

– Господи, да хоть кто-нибудь остался в живых?

Остлер, Брайан, Кросс, Гилберт, Кук – никого нет.

– Вот это да! Их убило актерство?