Завещание ночи - [14]

Я перекинул сумку через шею, подпрыгнул и ухватился за край калитки. Подтянулся, перелез через острые прутья, венчавшие ее, секунду помедлил наверху, всматриваясь, куда придется приземляться, и почти бесшумно — чуть звякнули инструменты — спрыгнул на бетонную дорожку.

Собственно, преступление было уже совершено — я нарушил частное земельное владение. Я посидел минуту на корточках под забором, прислушиваясь, все ли тихо кругом, затем медленно распрямился и пошел к дому.

Дверь была, разумеется, заперта. Я обошел дом, добросовестно пробуя каждое окно — не попадется ли где гнилое дерево, — но рамы были еще крепкими. Без особой надежды взглянув на слуховое окошко — слишком высоко, да и стекло придется выдавливать, рама глухая, — я принялся за работу.

Конечно, я никакой не взломщик. Я знаю специалистов, которые открывают хитрющие кодовые замки за время, требующееся мне на то, чтобы почистить зубы. Но в простых замках я разбираюсь неплохо, помогаю открывать заклинившие запоры всему нашему подъезду и держу дома небольшой набор необходимых инструментов.

Как я и предполагал, замок оказался несложным, я справился с ним за десять минут второй же отмычкой. Тихо (старые петли обычно жутко скрипят, но тут почему-то все обошлось) приоткрыв дверь, я боком скользнул внутрь.

В сумке у меня был фонарик, но я не торопился его доставать, пытаясь привыкнуть к темноте и тишине дома. По-прежнему ничего не было слышно, но у меня внутри появилось отвратительное, сосущее чувство близкой опасности. Вообще-то я не трус, но к подобным предупреждениям прислушиваюсь.

Через двадцать минут я окончательно убедился, что тишина вокруг — это все-таки тишина пустого, покинутого всеми дома, а не напряженное молчание засады. Глаза мои уже довольно сносно видели в темноте, но искать череп все-таки лучше было при свете, и я включил фонарик.

Находился я в типичном летнем садовом домике, с дешевой старой мебелью, древним ламповым радиоприемником на лишенном стекол серванте и неистребимым запахом сушеных грибов. Конечно, еще при наружном обследовании стало ясно, что внутри тут — не пещера Али-Бабы, но теперь надежда найти в этой нищей обстановке шеститысячелетний череп представлялась особенно абсурдной. Мне моментально полегчало, чувство опасности исчезло. «Череп, как же, –пробормотал я, и для очистки совести полез в сервант. Там оказались пыльные банки с засахарившимся вареньем и бутылки с домашним вином. — Два черепа, елки зеленые».

С первой комнатой я покончил быстро. Искать тут было особенно негде, и я перешел во вторую, досадуя на себя за идиотскую добросовестность.

Во второй стояла узкая монашеская кровать и висел вытертый коврик с лебедями. Другой мебели здесь не было, и я, не теряя времени, перешел в третью, через окно которой ДД якобы заснял этот свой якобы череп.

Стол действительно стоял около окна, и он действительно был застелен какими-то грязными засаленными газетами, возможно, и «Правдой», но черепа на нем, разумеется, не было. Я огляделся и поводил фонариком по сторонам. Похоже, это помещение выполняло функции гостиной. У стены стояли два старых жестких кресла, на стене косо висела фотография. Я подошел и присмотрелся. Из-за толстого слоя пыли улыбался веселый коренастый военный в неизвестной мне форме.

Я пошарил лучом в противоположном углу. Там стоял шкаф, высокий и монументальный, как обелиск. Я застонал и приступил к обыску. В шкафу было полно старых тряпок, они пахли плесенью и разложением, но я упорно копался в этом дерьме, пока окончательно не удостоверился, что черепа там нет. Я потыкал пальцем в кресла, вспоминая незабвенные «Двенадцать стульев», и подумал, что на Остапа Бендера, пожалуй, не тяну. Разве что на Кису Воробьянинова.

«И поделом тебе, дураку», — сказал я мстительно. Дом был пустей пустого, и никакого черепа в нем, скорей всего, никогда не бывало. Направляясь к двери, я вдруг вспомнил, что не посмотрел еще во второй комнате под кроватью. Я был на сто процентов уверен, что там ничего нет, я мог поспорить хоть на миллион, утверждая это, но мне хотелось потрясти ДД за грудки с чувством абсолютно выполненного долга. Поэтому я снова прошел во вторую комнату, наклонился к койке, понял, что так я ничего не увижу, встал на колени и заглянул под кровать, подсвечивая себе фонариком.

Я успел услышать сдавленное хриплое рычание, почувствовать полет огромного тела — и на спину мне рухнуло что-то тяжелое и горячее. Огненной болью полоснуло по затылку и спине, я упал рядом с койкой, пытаясь в падении перевернуться на бок. В шею мне било раскаленное дыхание гигантского зверя.

Он, видимо, пытался добраться до моего горла. Я вовремя понял это и прижал затылок к лопаткам, хотя это было безумно неудобно. Затем, пользуясь относительной свободой рук, я нанес ему удар локтем по ребрам. Он глухо взвыл у меня над ухом и протянул страшными когтями по моему оголившемуся боку.

Я попытался встать, но он висел у меня на плечах и не давал подняться на ноги. Тогда я рывком подтянул колени к животу и перекатился через него всеми своими восемьюдесятью килограммами. Фонарик мой валялся на полу, но я уже и без всякого фонарика видел, что это громадная, невообразимо черная, как сама тьма, собака: чудовищный зверь метрового роста и с оскаленной пастью. Стоило мне подняться на ноги, как он прыгнул на меня и отбросил к стене. Я ткнул в его жуткую пасть свое левое предплечье, надеясь, что кожаная куртка убережет руку, и взвыл от страшной боли. Собака повисла на моей руке, но у меня, к счастью, была еще и вторая, и этой второй я нанес ей сокрушительный удар по черепу.