Завещание Мазепы, князя Священной Римской империи - [9]
Гриша зарделся, но быстро пришёл в себя:
— Дурак ты! Сечь — это вольница, этакое Гуляйполе, сборище лихих чубов, весёлых бражников, в мирное время гуляющих с утра до вечера, и готовых по первому зову воеводы оседлать коня, взять в руки саблю и отправиться в поход.
— Красиво говоришь…
— Сечь — это воинский лагерь, — поймав вдохновение, безостановочно говорил Гриша, — где женщинам даже в предместьях Сечи не место. Но на хуторах, за пределами Сечи, делай что хош. Размножайся хоть в кустах, хоть стоя на голове.
— Об этом я и гутарю. Плодись, размножайся, совершай богоугодное дело, пока не принял обет монаха.
— Чего тут неясного? — распаляясь, упорствовал Гриша. — Запорожцы — не монахи, обет безбрачия они не давали. У гоголевского Тараса Бульбы, если ты помнишь, два сына было, Остап и Андрий! И жена была. На хуторе он с ней жил. Но не в Запорожье. Казачье воинское братство, назови его орденом, наподобие ордена тамплиеров, женщин в орден не принимало.
— А как же твой любимый Мазепа? — с ехидной усмешкой прервал я женоненавистника, блюстителя казачьей нравственности. — Уже в чине гетмана старик расстался с прежней женой и женился на дочери Кочубея. Войскового судьи, если не ошибаюсь.
— Яка каша у тебя в голове! — возмутился Гриша. — Лоси и лососи. Ты всё перепутал: кабачки с брынзой. Их нельзя перепутать, но ты перепутал!
— Не мути воду! По существу говори!
— Даже не знаю, с чего начать, — перешёл на размеренный тон Гриша. — Во-первых, он с ней не расставался. Прежде чем попросить руки Матрёны, Мазепа два года прожил вдовцом, а, значит, имел право на брак. Во-вторых, он лишь сватался к дочери Кочубея. А получив отказ и уговорив красавицу бежать в его замок, проявил истинное благородство и не стал венчаться без отцовского благословения. Матрёна сохранила девственность. Погостив в доме Мазепы, она вернулась в родительский дом. Затем они лишь обменивались сердечными письмами.
— Ну и что? Намерения были? Если бы Кочубей ему не отказал, он бы женился. Ведь так?!
— Так Мазепа же не жил по законам Сечи. И запорожцы не всегда подчинялись гетману.
Гриша запнулся, набрал в лёгкие воздух и вдохновенно заговорил:
— Должность гетмана была выборной. По уровню демократии в семнадцатом веке Украина опережала европейские страны. Никакого престолонаследия. Ежегодные перевыборы гетмана, судьи, писаря, старшин и кошевых атаманов. Иногда Сечи удавалось провести на пост гетмана своего кандидата, но чаще эту должность занимал представитель Правобережья.
— Ну и что?!
— А то, что он не обязан был соблюдать обет безбрачия и отказываться от житейских утех. Пойми, Сечь — это товарищество Левобережных вольных казаков. Как бы автономия внутри государства. Есть общие правила и законы, а есть и специальные — для автономии.
— Отлично! С женщинами разобрались. А ты-то, как? Женат?
Гриша опустил глаза и, помявшись, признался.
— Был такой грех. Но с девяносто первого, как в Киево-Печерской лавре возложена была на меня высокая миссия, я — в разводе. Женщина — казаку не товарищ.
— Какого же хрена ты мне морочишь голову? Зачем развёлся с женой?
— Не твоего ума дело! — побагровел Гриша. Глаза «запорожца» налились кровью. — Пошёл ты…
И между братьями случаются кулачные бои, а меж лучшими друзьями — дуэли. Гриша подхватил падающий на пол торшер, опомнился первым, и аккуратно установив его поближе к стене, миролюбиво протянул руку.
— Прости, погорячился.
Лучше пожать протянутую руку, чем разнести мебель; задуть спичку, чем поджечь дом; признать неправоту, чем прослыть гоголевскими Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем.
— Извини. Был не прав. Личная жизнь — тонкая штука. Нельзя без спросу в неё вторгаться.
Гришины глаза наполнились влагой, он сердечно обнял меня, и трогательным голосом заговорил:
— Пойми, если я женюсь, пусть даже фиктивно, это будет расценено как предательство законов Сечи. Ты же видишь, вокруг нас происходит нечто необыкновенное. Вот почитай. — Он полез в портфель, вытащил потрёпанную старинную книгу, переплетенную в тёмно-зелёный коленкор, страниц этак на пятьсот, и протянул её мне, с многозначительной репликой: «Напечатана, между прочим, в Одессе, в 1841 году, принявшей в своих окрестностях казаков последнего Коша».
— Кош? Что это?
— Стан запорожцев. Место, где кош находился, назывался Сечью, там был центр его деятельности и управления. Читай, здесь всё подробно написано.
С пиететом к реликвии я раскрыл книгу и прочёл титульный лист: «„Исторiя Новой Сечи, или Последняго Коша Запорожскаго“ извлечена изъ собственнаго запорожскаго архива А. Скальмовскимъ, Членомъ Одесскаго Общества любителей Исторiи и Древностей, корреспондентомъ Статистическаго отделенiя при Министерстве Внутренныхъ Дел».
Гриша воодушевился: «Нельзя подвергать риску святое дело. Вдруг из-за кажущейся мелочи дух гетмана от меня отвернётся, и финансовая независимость Украины рухнет в тартарары».
— Принято. Я лишь любопытствую, как женоненавистники ублажали телесные прихоти? — вопрос с подковыркой прозвучал невинно, но, глянув на «запорожца», выглядевшего расстроенным и удручённым, я передумал поджучивать (пожелали казаки совмещать монашеский образ жизни с удалыми походами и пьяной гульбой — бог им судья) и произвёл отвлекающий маневр: «Положа руку на сердце, не жалеешь, что расстался с женой?»
