Завещание Мазепы, князя Священной Римской империи - [6]

Моя бутылка тут же проделала известную процедуру, Гришина фляжка наполнилась ещё одной рюмкой, которую он, виновато на меня посмотрев, залпом выпил.

— Ну, как? Есть что-нибудь новенькое? — ошарашенный чудесами, спросил я, внимательно наблюдая за Гришей, и начиная верить ему. — Дать чего-нибудь закусить?

— Пока ничего, — неожиданно смутился Гриша и извиняющимся голосом попросил. — А от бутербродика я бы не отказался.

— Да, да, конечно. — Я рванул на кухню, на скорую руку соорудил хлеб с остатками «докторской» колбасы, поверх положил срез луковицы, капнул кетчуп и вернулся в комнату, неся на блюдце произведение кулинарного искусства.

Гриша, пока я был на кухне, отложил в сторону газету и перерисовывал карту. Не отвлекаясь от «государственных дел», он в три приёма проглотил бутерброд, благодарно улыбнулся и попросил повторить. Пришлось его огорчить:

— Ты съел последний кусок хлеба. Могу предложить чай.

— Спасибо, попозже, — поблагодарил Гриша и продолжил работу. Завершив деяние государственной важности, он слегка витиевато заговорил:

— Я с вашего позволения, — он запнулся, — но если вы возражаете по причине неприятия идеи незалежности… — в ожидании ответа Гриша пытливо сверлил меня взглядом.

Опровергая внезапно возникшее подозрение в крамоле, я пылко воскликнул:

— Как любой гражданин Украины, родившийся здесь и выросший после провозглашения Верховной Радой «Акта независимости Украины», подтверждённого первого декабря всеукраинским референдумом, я полностью…

Гришино лицо просветлело. Распахнув объятия и не позволив завершить фразу, он радостно огласил новую просьбу: «Тогда я немного у вас поживу».

Инстинктивно я резко выставил ладонь, предостерегая гостя от чрезмерного проявления чувств, и подтверждая патриотичность, согласился взять на постой с оговоркой: «разве что, ненадолго», — затем, осознав оплошность, принялся лихорадочно искать повод, ограничивающий гостеприимство разумными сроками: «у меня э-э…», — я запнулся, подыскивая нужные слова, — «имеются личные планы… женщины».

Радостными ужимками Гриша изобразил на лице ответ: «Что за вопрос?» — и, чтобы не возникло сомнений в его порядочности, приложил обе руки к груди и, расплывшись в улыбке, сладко пропел: «Мы же джентльмены. Как-нибудь уживёмся».

— Ты меня не так понял. Никаких «уживёмся».

Гриша посерьёзнел и клятвенно положил руку на сердце.

— Не волнуйся, в плане женщин я не побеспокою. Перед появлением дамы моментально ретируюсь.

Возражения замерли на губах. Считая вопрос решённым, Гриша воспрянул духом и деловито поинтересовался:

— Час-два на всё про всё, вам ведь хватит? Что долго церемониться? Вытащил саблю из ножен, погарцевал, азартно помахал ею, а затем аккуратненько протёр и вложил в ножны. Всего-то. Кому-то и пяти минут достаточно на все подвиги.

Я тяжело вздохнул, осознав, что так быстро от него не отделаюсь.

— Неделя. Максимум, — исправляя промашку, скрепя сердцем, оговорил я срок Гришиного пребывания, и безоговорочно добавил. — Опосля, извините.

— Спасибо! — Гриша оживился. — Я знал, вы человек благородный! — Он прищурил глаза и стал что-то подсчитывать, сгибая пальцы рук, и беззвучно шевеля губами.

Я внимательно следил за его лицом. Морщины — следствие глубинных мыслительных процессов, происходящих в его мозгу, — плавно скользили по лбу. Волны перемещались к губам, вызывая непроизвольное дёрганье щёк. Я терпеливо ждал. Наконец, подсчёты закончились. На лбу установился штиль, и Гриша объявил результат:

— Считай, договорились. Думаю, за неделю справлюсь.

Гриша помялся, вытащил из внутреннего кармана пиджака целлофановый кулёк, оттуда — газетный свёрток, развернул его, продемонстрировав стопку новеньких стокупонных банкнот в банковской упаковке, разорвал ленту, отсчитал пять купюр и решительно протянул руку.

— Купите на благое дело перцовку. Потребуется для работы, — и, смутившись наглой просьбе, — прежде, казалось, ему неведомо чувство стыда, — извинительным тоном сказал: — Вы лучше меня знаете, где в ваших краях она продаётся.

— Гриша, но почему всё-таки «я»? Согласись, в этом какая-то есть нелепица, нонсенс.

— Понятия не имею, — хмыкнул Гриша. — Дело хитрое, справа тонкая. Рядом с твоим домом находилось афонское подворье, принимавшее паломников, отправляющихся на пароходах в Святую Землю. Подворье стояло на катакомбах. Там воинские старшины могли припрятать казну для отправки за море для устройства новой Сечи. Тело тленно, дух вечен. Направился дух гетмана к подворью, а его советская власть ликвидировала. Вот он и сбился с пути. Это я так миркую сейчас, — рассудительно предположил Гриша. В его речь вплетались слова на украинском языке, и это легко воспринималось в Одессе, где прежде идиш изящно вплетался в украинский, русский, французский, создавая пёструю косичку, яркий живой язык, называемый суржиком, пока не придумали ему имя, одесский. — Посмотрим, что дальше будет, — философствовал Гриша, — какое направление выберет дух Мазепы, покрутившись вокруг да около несуществующего Пантелеймоновского подворья.

…Легко сидеть в тёплой квартире — «у английских каминов» — с бокалом шотландского виски, и как доктор Ватсон, в непринуждённой обстановке советовать Шерлоку Холмсу, как ему действовать при тех или иных обстоятельствах. Времена изменились — решение следует принимать быстро и, главное, безошибочно. Слишком правдиво и убедительно жулик объяснил невообразимые чудеса, связал их с утерянным кладом и поведал о воскресшем духе давно умершего гетмана. Но ведь не в цирке, и не в иллюзионе, а в моей собственной квартире, на моих глазах, бутылка самостоятельно наливала и выпивала водку, и скатерть превращалась в карту.