Заверните мне луну - [42]

— Нет, слишком рано. На все нужно время, — сказала я уверенно.

— Не знаю, мы перепробовали все, что только можно. Я убеждала ее, что результат появляется со временем. Кроме того, я понимала, что если речь заходит об анализах, то они оба должны провериться.

— Что? Ты думаешь, с Ричардом не все в порядке? — спросила она, обороняясь.

— Нет, я не говорила этого. Я думаю, что с вами обоими все в порядке, но если ты собираешься делать анализы, то нет смысла участвовать в этой затее одной, — ответила я, запаниковав. У меня не было настроения спорить.

Энн на мгновение задумалась.

— Ты думаешь, это связано с таблетками?

Я пришла в замешательство.

— Что? Ты до сих пор сидишь на таблетках? Спросила я в изумлении.

— Эмма, не умничай, — рассмеялась она. — Я ведь столько лет пила их.

Я задумалась.

— Ну а на коробочке ничего не говорится об этом?

— Нет, — призналась она. — Может, мы еще попытаемся.

— Хорошая идея, — согласилась я.

Остальная часть беседы кружилась возле того, что ей нужно проезжать на машине тридцать миль, чтобы найти приличный торговый центр. Я устала, и у меня раскалывалась голова. Я не выспалась ночью, и мне было жарко.

— Мне нужно идти, — сказала я. Я просто была не в состоянии разговаривать.

— Хорошо, но не забывай, что завтра я буду в Дублине, так что поужинаем вместе. Я пообещала, что не забуду, и повесила трубку. Я приняла две болеутоляющие таблетки и потащилась наверх, в кровать.

Я проснулась несколько часов спустя и почувствовала себя значительно хуже. Я встала, чтобы подойти к зеркалу, и заметила на теле большие красные пятна.

— Боже праведный! — взревела я.

Я приблизилась к зеркалу и сняла халат, чтобы осмотреть себя более тщательно. Перед моими глазами маячили отвратительные красные лепухи.

— Приехали, черт возьми! — вздохнула я. — У меня сифилис.

Я вспомнила, что мои родители уехали ненадолго в Эдинбург, и мне захотелось заплакать. Врач приехал час спустя и подтвердил, что я подхватила мерзкую ветряную оспу. Неделя изолированного заключения и каламиновый лосьон для примочек. Врач ушел, а я осталась стоять у зеркала и ожидать появления пятен на лице, молясь, что последнего не произойдет. Я позвонила Кло, и она рассмеялась.

— Это не смешно, — ныла я. — Если я почешусь, то покроюсь шрамами.

— Ну так не чешись, — посоветовала она, продолжая смеяться.

— Тебе легко говорить, — обиделась я. — Моя кожа кишит паразитами. Я ощущаю себя Индианой Джонсом в «Храме Судного дня».

Кло на секунду умолкла.

— Не понимаю.

— Что?

— При чем тут «Храм Судного дня»? — спросила она.

— Ты знаешь, пауки, — сказала я.

Она не знала.

— Когда на Индиану Джонса и его подружку стали падать пауки.

— Мне кажется, это было в первом фильме, — сказала она.

— Что ж, как тогда назывался первый фильм? — спросила я.

— Не помню, — ответила она после небольших раздумий.

— Ну и ладно, — уступила я.

Кло никогда не болела ветряной оспой, поэтому ей нельзя было приходить ко мне. Энн пыталась забеременеть, поэтому ужинать со мной ей хотелось меньше всего. Ричард не напрашивался на ужин со мной по той же причине. Родителей и Ноэля не было в городе, поэтому я оказалась, абсолютно одна, и мне очень и очень хотелось почесаться. Я сидела и смотрела дневные передачи по телевизору, которые повергли меня в депрессию и тоску. Тоска стимулирует зуд. Я приготовила еду, однако последняя застряла у меня в горле. Чуть не задохнувшись, я вытянулась на диване и стала жаловаться себе на то, что вынуждена работать с подростками. Один из них и занес ветряную оспу в класс. «Ублюдки».

* * *

Меня разбудил звонок дверь. Я запаниковала, как на моем месте поступил бы любой зараженный человек. Я встала у закрытой двери, а затем прокричала:

— Кто там?

— Шон, — последовал ответ. — Впусти меня!

— Не могу, — завыла я. — У меня ветряная оспа.

Он рассмеялся:

— Кло рассказала. Впусти меня.

— Не могу, — снова взвыла я. — Это очень заразно.

— Я уже болел ею! — отозвался он.

— Но ты можешь покрыться чешуей, — стонала я.

— Эмма, открой чертову дверь, пожалуйста!

Я открыла. От света у меня заболели глаза. Он шагнул в комнату. Я подняла голову. — Отлично, но только не обвиняй меня, если покроешься чешуей. У тебя опухнет мозг, и ты умрешь. Шон смеялся, получая удовольствие от моей истерики.

— Где ты это услышала?

Я указала на брошюры, оставленные врачом. Он взял их, прочел и улыбнулся.

— По — моему, у кого — то небольшая истерика.

— Неужели, — сказала я раздражительно. — Что ж, если бы ты заболел оспой, с тобой приключилось бы тоже самое.

Он рассмеялся, и я поняла, что, несмотря на его высокомерие, я радовалась его приходу.

— Я принес фильмы, мороженое и еще каламинового лосьона.

«Мой герой».

Мы решили посмотреть фильм. Он заставил меня надеть рукавицы, так что наслаждаться мороженым было весьма нелегко, но я постаралась. Мороженое оказалось единственной пищей, не вызывающей у меня рвотный рефлекс. Немалая часть лакомства оказалась на моем лице, но я вытерлась рукавицей. — Очень сексуально, — расхохотался Шон.

— Ха — ха, — находчиво ответила я. На большее мой мозг был неспособен, болезнь изрядно подточила остроумие. — Нет, серьезно, вот ты сидишь во фланелевой пижаме, усыпанная страшными красными пятнами, в рукавицах и с лицом, испачканным мороженым. Я и вправду завелся.