Зауряд-врач - [85]

— Чуть позже, — Ольга перевела дух. — Дайте придти в себя.

— Тогда прошу ко мне в кабинет.

Они вошли в здание госпиталя и по лестнице поднялись на второй этаж. В кабинете Загряжский помог ей снять шубку.

— Как это случилось? А то у меня только это, — она достала из сумочки и протянула начальнику госпиталя листок. — И никто ничего не может толком сказать. Я ночь ехала в поезде, на станции пересела в автомобиль…

Загряжский взял бланк телеграммы. На нем были две строчки. «Валериан Витольдович ранен. Находится в окружном госпитале Минска. Брусилов».

— Прошу! — Загряжский указал на кресло.

Ольга подумала и присела. Загряжский устроился напротив.

— Это случилось позавчера. Командующий фронтом прибыл в штаб дивизии, где служит Валериан Витольдович. Германцы это, видимо, заметили и выслали аэроплан. Тот сбросил бомбу. Валериан Витольдович в это время подходил к штабу, и оказался единственным пострадавшим. Осколок размером с ноготь мизинца угодил ему в лоб… Загряжский вздохнул. — Повезло, что генерал Брусилов прибыл на аэросанях. Раненого перевязали и на большой скорости доставили к станции. Оттуда, на личном поезде командующего – в Минск. Со станции Брусилов телеграфировал в госпиталь, и я нашел Бурденко. Хорошо, что Николай Нилович оказался в Минске. Он как раз собирался выехать на фронт. Поездку он отложил, и сделал операцию. Извлек осколок, закрыл рану твердой оболочкой мозга. Сказал, что жизни Валериана Витольдовича ничего не угрожает. Только… — Загряжский умолк.

— Говорите, Филипп Константинович! — потребовала Ольга.

— Мозг человека – штука таинственная, наукой мало изученная. Николай Нилович предупредил, что раненый, после того, как очнется, может многое забыть. Не узнавать окружающих, к примеру. Я обязан вас об этом предупредить. Кстати… — он достал из кармана конверт и протянул его Ольге. — Это нашли у Валериана Витольдовича. Адресовано графине Адлерберг. Насколько знаю, она ваша фрейлина.

— Это мне, — сказала Ольга. Он взяла конверт, вскрыла и быстро пробежала глазами письмо. Одинокая слезинка выкатилась из ее глаза. Ольга достала из рукава платья платочек и промокнула ее. Затем сложила письмо и сунула его в сумочку.

— Я хочу его видеть!

— Прошу! — вскочил Загряжский.

Коридором они прошли к нужной двери. Загряжский распахнул ее и отступил, пропуская Ольгу вперед. Она вошла. В просторной светлой палате стояла единственная кровать, на которой сейчас лежал человек с забинтованной головой. Рядом на стуле сидела сестра милосердия. Она спала, положив голову на сложенные на тумбочке руки.

— Мадмуазель Полякова, — прошептал тихо подошедший Загряжский. — Вторые сутки от Валериана Витольдовича не отходит. Предлагал сменить – отказывается. Вот и сморило.

— Помогите мне! — сказала Ольга.

Они вдвоем подняли Полякову на ноги. Та проснулась и недоуменно уставилась на визитеров.

— Вам следует отдохнуть, — сказала Ольга. — Не беспокойтесь о Валериане Витольдовиче. Я сменю вас. Уведите ее, Филипп Константинович!

Полякова попыталась возразить, но Загряжский взял ее за локоть и вывел из палаты. Ольга присела на теплое сиденье и посмотрела на человека на койке. Она боялась этой минуты. В санитарном поезде она насмотрелась на раненых. Знала, что те выглядят неприглядно. Заросшие, пахнущие кровью, а то – мочой и нечистотами. У непривычного человека их вид вызывает брезгливость, а то и отвращение. Выдержат ли ее чувства это испытание? Не переменится ли она к человеку, которого полюбила? Если это произойдет, она перестанет уважать себя.

Ничего не произошло. Это был ее Валериан. С замотанной белым бинтом головой, бледный, с заросшими редкой щетиной щеками, но такой же любимый и родной. И пахло от него лекарствами – и более ничем. Его беспомощность не отталкивала, наоборот, вызывала умиление и желание помочь.

Ольга вытерла повлажневшие глаза платочком и спрятала его в рукав платья. Затем протянула руку и погладила любимого по щеке. Отросшая щетина уколола ей ладонь. Но кожа под щетиной была теплой, живой.

Веки раненого дрогнули и поползли вверх. На Ольгу глянули изумрудно-зеленые глаза. От неожиданности она ойкнула.

— Где я?

Голос его был тих, но различим.

— В госпитале, — торопливо сказала Ольга.

— Хмеймим или Москва?

— Минск.

— Почему Минск? — удивленно сказал раненый. — Почему меня отвезли в Белоруссию? Аэропорт в Москве не принимал? Посадить борт можно было в Ростове. Там окружной госпиталь.

Валериан говорил непонятно, и Ольга не нашлась, что ответить.

— Дашу известили? — спросил он.

— Кто это? — поинтересовалась Ольга, ощутив укол ревности.

— Дочь

— Чья?

— Моя.

— Сколько ей лет?

— Двадцать. Она учится в МГУ.

— Что такое МГУ?

— Московский государственный университет. Удивительно, что вы не знаете.

И вновь Ольга не нашлась что сказать. Валериан говорил странно. Какая дочь, да еще двадцати лет? Ему самому немногим больше. Видимо это и есть то, о чем предупреждал Загряжский. Ей следует быть осторожной в разговоре. Неловкое слово может навредить. Валериан тем временем обвел глазами палату и уставился на нее.

— Вы кто? Одеты странно.

— Обычное платье, — сказала Ольга. — Ты меня не узнаешь?