Затворник - [49]

Этот ответ Мудрый передал брату, добавив от себя, чтобы Лев не гневался, и что старшему брату он, Мудрый, мечом и головой верен, но горожане его во всем правы. Каяло-Брежицк обязан давать войско и деньги великому князю только для защиты Ратайской Земли, когда враг найдет на нее. Захребетье же волохский король не силой взял, он пришел на зов самих захребетников, отколовшихся от Стреженска. Это не вторжение, а измена и сговор, и тут с миротворовцев взятки гладки. Еще Мудрый добавил, что принудить своих граждан он не в силах. У его дружины двести мечей, а против найдется в Каяло-Брежицке и тысяча, и топоров — еще того больше.

В конце Мудрый повторил, что сам он брату до смерти верен, и на его призыв пойдет хоть сейчас когда угодно.

Но Льву не нужен был брат с его двумя сотнями. Ему нужны были пять тысяч воинов и полмиллиона денег. Когда ему зачитали такой ответ, то у князя в руке серебряная чаша затряслась — хотел ее Лев со злости об пол шарахнуть, да сдержался — так рассказывал Мудрому ездивший с посланием боярин. Лев велел написать брату, что для великого князя получить в письме такой ответ — бесчестие. Раз Мудрый не может выполнить его волю, то должен был сам с этим явиться в Стреженск. Требование свое прежнее Лев повторил, и добавил, что если Мудрый не в силах принудить свой город к повиновению, то уж Лев-то сможет, если надо будет, как мог их отец, Светлый.

Мудрый это письмо удержал в тайне, прочитал ему доверенный писарь наедине. Князь Струга-Миротворова ответил старшему брату, что если бы это новое послание, как давешнее, он огласил бы миротворовцам, то и его самого не было бы уже в собственном уделе, и Лев, вместо щита от Степи, получил бы под сердцем своей земли новое Захребетье.

«Потому, — писал Мудрый — что мои граждане не забыли, чьими руками Ясноок громил их город и землю. И даже того не забыли, как в старину Струг-Миротворов тягался со Стреженском за право называть своих князей великими. Если же я, как ты говоришь, выехал бы к тебе держать ответ, то горожане сказали бы, что я их оставил одних лицом к лицу с кочевниками, и закрыли бы за мной ворота. Стреженск за тридевять земель, а Дикое поле за плетнем — так тут говорят. Если же ты хочешь напомнить моим людям о позорных годах, то напомни сначала своим, которые у тебя бегут с Хребта, и посмотрим, долго ли ты сам высидишь на великокняжеском столе!»

Теперь владыка Великой Степи всерьез грозил Каяло-Брежицку войной, и Мудрому, как не досадно было, приходилось самому слать в Стреженск просьбу о подкреплении. Он написал брату об объявленной Полем войне, о союзе, который предложил ему Ыласы против Льва, и о намерении кагана двинуться на Стреженск во исполнение проклятия Ясноока. Упомянул и о мнимых слугах колдуна, стоящих во главе каганского войска.

Лев, выслушав письмо, сказал спокойно послу и боярам:

«Мой брат называется Мудрым, а сам, видно, глуп и труслив, как старуха, раз пустая молва заставляет его дрожать от страха! Злыдни на моих и его глазах убиты, порублены в куски и скормлены псам, но он бабьей болтовне верит больше, чем собственным глазам! Так перепугался, что прибежал за помощью, забыл и про гордость, и как сам мне в помощи отказал! Чего он у меня просит? Чтобы я полки, уходящие на закат, повернул к нему на полдень? Эти полки пять лет в горах пот и кровь проливали, пока Мудрый с его излюбленными гражданами почивал на перинах! Ни человека, ни монетки мы не получили из Степного Удела. Теперь же, когда нам пришло время идти брать Захребетье и бенахскую землю, то Мудрый вспомнил, что я ему — старший брат! Помощи от меня он не получит! Мое войско идет за горы на правое дело — биться с нашим давним врагом, бенахским королем, карать измену, возвращать Ратайской Земле ее города! На степь идти нам сейчас никак нельзя! А Мудрый не за тем со своего удела единолично собирает дань, чтобы пировать, да набивать сундуки серебром! Пора ему и самому в стремя вставать! А то наш младший брат, Тур, тоже сначала плакался передо мной, что без стреженской помощи всему его краю конец, а лишь остался без помощи — тогда и сам справился с Тыр-Саем. Вот пусть Мудрый у него поучится!»

Впрочем, тут же, точно смягчившись, Лев добавил посланникам Мудрого:

— Разрешаю вам набрать в Стреженске триста человек из тех, кто сам вызовется идти с вами, и еще триста в пригородах. Подати с их дворов я отменю, как с ушедших на войну. Но оружия и коней не дам, лишнего нету — у самих большой поход на носу. Набирать людей кроме этих шестисот запрещаю, и велю больше никому с вами не уходить. Кто уйдет против моего приказа, тот за это ответит. А то завтра на войну, в войско сколько людей заберем, в городах и так никого не останется, чтобы работать и платить подати!

Такой ответ, понятно, огорчил Мудрого, но не очень-то удивил. Зная нрав великого князя, а Лев в отца пошел властностью и злопамятством, зная с каким раздражением смотрел он на независимость Струга-Миротворова, и на всех его жителей, на то, как открыто они стали поносить стреженский престол после смерти Ясноока, — трудно было ждать сочувствия. Нет, не на что особенно было рассчитывать.