Затонувший город. Тайны Атлантиды - [32]

– А спокойной ночи? – прищурилась она.

– Спокойной ночи, – неуверенно пробормотал он в предчувствии того, что произойдет дальше.

– А поцеловать? – спросила Алиса капризно.

Пришлось исполнить ее пожелание. Больных ведь принято баловать. Им нельзя отказывать. Даже если поцелуй получается очень уж затяжным, а за ним следуют еще два или три.

Слегка обалдевший Быков пробирался по тесному коридорчику, стремясь поскорее выбраться на свежий воздух, когда его остановил голос, прозвучавший из открытой двери отдельной профессорской каюты:

– Мистер Быков?

Обычно профессор обращался ко всем по имени, так что это было настораживающим фактом. А что, если старик заглянул в каюту внучки и увидел, что там происходило? Моментально покраснев, Быков явился на зов.

– Слушаю, профессор.

Заводюк, полностью одетый, сидел за письменным столом, освещенным небольшой лампой. Его лицо, утопающее с одной стороны в густой тени, казалось более старым, чем обычно. Выпуклый лоб под седыми волосами блестел, как будто натертый маслом. Руки с проступившими венами нервно вертели линейку, которая попала в них явно случайно, без ведома хозяина.

– Садитесь, пожалуйста, мистер Быков.

Заводюк указал линейкой на привинченный к полу стульчик.

Оставалось только подчиниться.

– Почему так официально? – спросил Быков, догадываясь, каким примерно будет ответ.

– Потому что разговор будет официальным, – сказал Заводюк.

Мысли в голове Быкова метались, как тараканы, застигнутые ярким светом на кухонном полу. Одни туда, другие сюда, третьи просто по кругу. Что ответить старику, если он заведет разговор о внучке? Пообещать жениться на ней? Но разве Быков действительно вынашивает такие планы? Жених из него никакой, а муж и подавно. Черт, и вообще, при чем тут женитьба? Почему люди не могут проявлять чувства без всяких формальностей?

– Вам сколько лет, простите за нескромный вопрос? – продолжал Заводюк, не переставая упражняться со своей дурацкой линейкой.

Хотелось вырвать ее у него из рук и забросить куда-нибудь подальше.

– Тридцать девять, – ответил Быков, не уточняя, что до сорокалетия ему осталось совсем немного.

– Моей внучке девятнадцать.

– Почти двадцать.

– Нет, пока только девятнадцать, – не уступал Заводюк.

– Да. Гм… – Быков пожал плечами не потому, что ему так хотелось, а потому что не знал, что еще сделать под пристальным профессорским взглядом.

– Вы на двадцать лет старше, Дима.

Хотя бы уже не «мистер», и то хорошо.

– Я не отрицаю. – Быков опять пожал плечами. – Но в наше время понятие возраста весьма относительно. Девушки взрослеют рано, мужчины стареют поздно и…

Он был даже рад тому, что Заводюк его перебил, потому что не знал, как закончить свою тираду.

– Время – понятие относительное, согласен, – сказал Заводюк. – С Эйнштейном не поспоришь. Но возраст…

Он значительно постучал линейкой по столу. Быков проследил за ней мрачным взглядом.

– Вы хотите сказать, – начал он, – хотите сказать, что нам нельзя… что мне и Алисе лучше не…

– Именно! – вскричал Заводюк и наконец бросил проклятую линейку на стол. – Я хочу попросить вас как мужчину взрослого и ответственного, чтобы впредь вы обходились без услуг моей внучки…

Слово «услуги» покоробило Быкова.

– Услуги? – переспросил он, страдальчески морщась. – Вы говорите так, будто… будто я… мы…

– Да что ты сегодня все мямлишь, Дима? – недовольно спросил Заводюк. – Впрочем, тебе простительно. После таких испытаний. – Он взял линейку и переложил ее подальше. – Сегодняшний случай открыл мне глаза. Я больше не допущу, чтобы моя девочка подвергалась такой опасности.

Поникшая голова Быкова резко поднялась.

– По-вашему, я опасен? – довольно надменно поинтересовался он.

– Ты? – Глаза Заводюка недоуменно вытаращились. – Я говорю об этой ужасной пиранье, которая набросилась на Алису.

Быкову показалось, что лампу на столе заменили на куда более яркую.

– Это была мурена, – поправил он.

– Хорошо. Это была мурена. Нет, не хорошо. Это плохо! Это очень плохо! Алиса моя единственная внучка. Отныне ей нечего делать под водой.

– А она согласится отсиживаться наверху, пока другие будут искать? – осторожно спросил Быков.

– Ты должен ее убедить. – Заводюк направил палец на собеседника, словно собираясь расстрелять его в упор. – Для этого я тебя и позвал. Ты ее лучший друг, старший друг. Кому же, как не тебе, повлиять на девочку?

– В принципе, я мог бы обойтись без напарника.

– Вот и отлично! Значит, договорились?

– Не знаю, послушает ли меня Алиса… – Быков запустил пальцы в кудри. – Мне кажется, вы могли бы ей просто запретить. Как начальник экспедиции.

– Нет-нет! – испуганно вскричал профессор, выставляя перед собой раскрытые ладони. – Алиса замечательная девочка, но характер у нее трудный. Когда ей что-нибудь запрещают, она непременно добивается своего. Особенно когда запрещают. Поэтому действовать будем иначе. Нужна мягкая сила.

Быков не знал, обладает ли этой самой пресловутой мягкой силой. Не испытывал он и уверенности в том, что сумеет отговорить Алису от участия в подводных экспедициях. Однако облегчение, охватившее его после того, как тема беседы с профессором окончательно прояснилась, было сродни эйфории, и он согласился.