Затмение - [50]

Элизабет закрыла книгу и потеребила край закладки. Она устала, ей хотелось покончить с этой беседой. Уилла Нэнфана она любила и уважала, хотя и знала, что он пару раз устраивал стычки со слугами Джорджа по поводу приходских дел. Что касается молодого человека, то в нем она не была уверена. Уважение, звучащее в его тоне, не скрывало определенную воинственность натуры. Элизабет чувствовала, что при необходимости он готов спорить и до рассвета, а его убежденность в собственной правоте такова, что в пылу спора он может и позабыть о разнице в их положении. Это главная беда с методистами — они ставят себя выше классовых различий. Их господин — Христос, и только он. Перед троном Всевышнего все мужчины равны, как и все женщины — и Элизабет Уорлегган, и Шар Нэнфан, и какая-нибудь шахтерская дочь, на которой женат этот блондин. Несомненно, что это один из главных принципов христианской веры, но на практике всё по-другому.

Но всё же Элизабет была добросердечным человеком и понимала справедливость их просьбы.

— Что ж, — начала она, — как я вам и сказала, решения принимает мой муж, но обещаю, когда он вернется на следующей неделе, я расскажу ему о вашем деле. Объясню, что вы считаете сделанное моим покойным мужем Фрэнсисом обещание твердым, и попрошу мужа пересмотреть решение в этом свете. Большего я не могу для вас сделать, но это обещаю, как только мистер Уорлегган приедет домой.

— Благодарствую, мэм, — ответил Уилл Нэнфан.

— Благодарствую, — повторил Сэм Карн. — Да пребудет с вами Господь.

«Как будто он священник, а я из его паствы», — подумала Элизабет.

Дрейк торчал на кухне под присмотром сурового Гарри Харри, старшего из братьев.

Кухня была просторной и находилась на три ступени ниже первого этажа, с неровным каменным полом и тяжелыми балками, пересекающими потолок, с которых свисали копченые окорока, и у Дрейка потекли слюнки. Освещения из единственного оконца под потолком не хватало, но ведущие во двор распашные двери были открыты, через них лился свет. Почти всю стену занимал очаг, и над огнем на железном крюке висел огромный черный чайник. В другом углу, у двери, находилась ручная водокачка с деревянным ведром.

Гарри все же решил оставить Дрейка без присмотра и вышел, молодой человек подошел к двери и стал глазеть на другого слугу, наполняющего ведро углем. За его спиной раздался юный голос:

— Ух ты, Дрейк! Неужели это Дрейк? Что ты здесь делаешь?

По сияющему, словно только что из ванны, лицу Джеффри Чарльза расплылась широкая улыбка.

— Мастер Джеффри, — Дрейк приставил палец к губам и произнес почти шепотом: — Я тут с братом и Уиллом Нэнфаном, они зашли к вашей матушке, миссис Уорлегган, чтобы решить одно дельце.

Джеффри Чарльз рассмеялся, но тоже понизил голос:

— Что еще за секреты? Ты что, здесь тайно?

— Нет. О нет. Но другие наши встречи — вот это секрет. Так что лучше притворимся, что мы друг друга не знаем, а иначе вам запретят со мной встречаться.

— Я встречаюсь с кем хочу, — сказал Джеффри Чарльз, но все тем же приглушенным тоном. — Мы не виделись с того дня в пещерах. Погода была так плоха, что мы почти не выезжали верхом. А ты постоянно на работе.

— Это точно. Как мисс Морвенна?

— Молодцом. Она сейчас принимает ванну, так что меня выставили. Слушай, мама и дядя Джордж собираются провести осень в Труро. Нам будет проще встречаться, когда они уедут. Я пошлю тебе записку? Извини, ты умеешь читать?

— А как же, — ответил Дрейк. — Но может, они не захотят, чтобы вы со мной виделись.

— Если они не узнают, то и возразить не смогут, правда? — Джеффри Чарльз взял Дрейка за руку. — Давай я покажу тебе дом. В это время дня здесь никого нет.

— Нет, спасибо. Не стоит. Может, в другой раз.

— Ты обещал, что мы будем ловить головастиков, Дрейк. Помнишь? Ты так сказал, когда мы возвращались домой по берегу. Когда пойдем?

— Сейчас не то время года. Сами знаете.

Джеффри Чарльз переступил с ноги на ногу.

— Да, знаю. Но в том-то и дело, раньше, когда еще был жив папа, в большом пруду с другой стороны дома было полно лягушек. И не просто обычных лягушек, как говорила тетушка Агата. Она сказала, что мой пра-прадед привез их из Хэмпшира много-много лет назад, и с тех пор они всегда там жили. У них желтые полоски на спинках, и они не прыгают, а бегают. Так забавно было на них смотреть. И они такой шум поднимали по вечерам, когда квакали. Ква! Ква! Вот так. Тетушка Агата страшно рассердилась, когда они пропали. А весной там были головастики, мальки и плавунцы, и в пруду плескались коровы. Но с тех пор как мама вышла замуж за дядю Джорджа, пруд вычистили, уничтожили лягушек и не пускают коров. Это декоративный пруд, так они сказали. Посадили вокруг цветы, на краю кувшинки, а на дно положили камни, чтобы не было ила.

— И как бы вы поступили, если бы раздобыли головастиков и лягушек, мастер Джеффри? Где бы вы их держали?

— В бадье на конюшне. Там их полно, и все пустые. А еще, — хихикнул Джордж, — может, когда они превратятся в лягушек, я бы выпустил их обратно в пруд, чтобы послушать, как они квакают.

— Слушайте, — тихо произнес Дрейк. — Думаю, лучше всего, чтоб никто не видел, как мы тут болтаем. Ступайте и помалкивайте о том, что мы уже встречались. А как-нибудь на неделе, когда у меня будет выходной, я дам вам знать, и если позволит мисс Морвенна, мы можем вместе пойти к прудам за Марасанвосом, и я покажу, где живут лягушки и жабы.