Затмение - [4]

Николас ткнул кочергой в огонь, и одно поленце с грохотом упало на пол. Ярко полыхая с одного конца, оно источало струйки дыма. Николас наклонился за щипцами. В это мгновение в кресле рядом с очагом раздался шорох. Он резко вскочил и выронил кочергу. Кресло наполовину стояло в тени, но теперь он увидел, что в нем кто-то сидит.

— Кто там? — раздался слабый старческий голос. — Джордж, ты? Будь прокляты эти слуги.

Агата Полдарк. Помимо молодого Джеффри Чарльза, ребенка от первого брака Элизабет, Агата была единственным из Полдарков, оставшихся в поместье. Все Уорлегганы стыдились ее — унылую груду костей, которая по сути уже давно была мертва. От ее тела разило смертью, но несмотря ни на что, дух еще боролся за жизнь. Мэри, жена Николаса, была склонна к суевериям, чем сильно нервировала всю семью, и взирала на старуху с неподдельным ужасом, будто та одержима злыми духами давно умерших поколений Полдарков, осыпающими чужаков проклятиями.

Агата была в этом доме словно палка в колесе, ложка дегтя в бочке меда, камень, о который каждый рано или поздно спотыкался и падал. Поговаривали, что в августе ей стукнет девяносто девять. Около года назад все думали, что ее навсегда приковало к постели, никто уже не обращал на нее никакого внимания, кроме приставленной к ней горничной. Но с тех пор как Элизабет вышла замуж, и в особенности после того, как старуха узнала, что в семье ожидается прибавление, в ней словно возродилась жажда жизни, она вновь стала ковылять по дому и попадаться на глаза в самое неподходящее время.

— А, это отец Джорджа, — сказала она и пустила слезу, которая стала медленно сползать по глубоким морщинам вниз, к поросшему волосками подбородку. Но это не было признаком волнения. — Пришли взглянуть на сосунка? Очередной жалкий уродец. Наплодили Чайноветов.

Черный котенок потянулся у нее на коленях. Его звали Уголек. Она где-то подобрала его несколько месяцев назад и взяла себе. Теперь они были неразлучны. Агату никогда без него не видели, а Уголек, желтоглазый котенок с красным язычком, никогда не покидал хозяйку. Джеффри Чарльз по-мальчишески шутливо называл его «В-угол-лёг».

Николас знал, что Агата сказала это специально, чтобы разозлить его, и всё же лучше ему от этого не стало. Еще больше раздражало то, что он не мог ответить ей как следует, ведь она была глуха, как пробка. Чтобы что-то ей сказать, пришлось бы кричать прямо в ухо, но он даже помыслить не мог о том, чтобы настолько к ней приблизиться. Поэтому она могла болтать и болтать, оскорблять всех направо и налево, не боясь получить отпор. Джордж говорил ему, что есть только один способ отделаться от нее — развернуться и уйти прямо посреди ее болтовни. Но будь проклят Николас, если он позволит этой отвратительной старухе выгнать себя из уютного и теплого местечка у очага.

Небрежным движением он схватил полено и бросил его обратно. Выступающий из очага край источал тонкую струйку дыма прямо в комнату. Понадеявшись, что дым будет раздражать легкие Агаты, он не стал звать слугу.

— Тот костоправ, — сказала Агата. — Самый настоящий болван! Это ж надо так спеленать бедное создание, несмотря на судороги. Есть ведь и другие способы, получше этого. Будь моя воля, я б такого не допустила.

— У вас нет на это права, — ответил мистер Уорлегган.

— А? Чего? Что это вы говорите? Громче, не слышу!

Он собирался уже прокричать что-то в ответ, как вдруг открылась дверь и вошел Джордж. Временами, находясь в одиночестве, а значит, в более спокойной обстановке, они становились особенно похожими. Ростом Джордж был чуть ниже своего высокого отца, однако его телосложение было столь же крепким, шея — бычьей, а медвежья походка — неторопливой. Оба они были по-своему привлекательны. У Джорджа — широкое лицо, вздернутая нижняя губа выступает вперед, отбрасывая тень. На лбу между бровями — небольшой бугорок. Будь его волосы пострижены короткими и жесткими завитками, он стал бы похож на императора Веспасиана.

— Что я вижу, — сказал он, приближаясь к камину. — Мой отец ведет речи с самой настоящей колдуньей из Аэндора. Как там говорится? «Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду» [2].

Мистер Уорлегган наконец отложил кочергу.

— Смотри, чтобы твоя матушка не услышала этих слов. Разговоры о всякой нечисти ее не обрадуют, пусть даже в шутку.

— Не уверен, что это шутка, — сказал Джордж.

— В старые добрые времена с этим дряхлым, сгнившим и дергающимся мешком костей разобрались бы по-своему — дали бы вдоволь воды нахлебаться [3], или маску ведьмы [4] напялили бы. И в приличной семье не пришлось бы такое терпеть.

Котенок, к радости Агаты, выгнул спину и зашипел на вновь прибывшего.

— Ну, Джордж, — сказала она, — полагаю, теперь, став отцом восьмимесячного сосунка, ты чувствуешь себя намного значительнее. Как там его назвали, а? Слишком много Джорджей поразвелось со всеми этими королями. Помню время... — Она кашлянула. — Фу, дымище-то от огня. Мистер Уорлегган всё разбросал.

— На твоем месте я бы запер это существо в ее комнате, — сказал Николас. — И поставил бы караульного.

— Будь моя воля, — заметил Джордж, — ее завтра же выбросили бы в навозную кучу, и остальных, пожалуй, туда же.