Затишье - [15]
Саша Пономарев в Чермозе пришел в гости к знакомому учителю, за столом кричал:
— Надо уничтожить весь государственный порядок! Нам нужна демократия!
Учитель донес мировому посреднику, Сашу схватили.
Иван Коровин вздумал читать прокламацию «К молодому поколению» церковному старосте… А где были глаза у Михаила Констанского, неужто не видел священника среди своих знакомых?
Не Иконников толкает их: они идут к нему! Нет, не Иконников заставляет их искать среди строчек Герцена, Чернышевского, Михайлова призывы к борьбе! Юность не может мириться с мерзостью, ложью, рогатками. «И не во мне дело, — старается оправдать себя Александр Иванович. — Не будь меня — нашли бы другого. И я сам водоворотом был притянут в середину. Бочаров пока еще прихвачен краем, но логика центробежной силы одна… Смышляев оказался слишком плавуч, его отнесло в тину…»
Однако оправдания не было. Иконников снова и снова повторял имена тех, кто пока еще на свободе. Они теряли свое живое значение, становились списком — поминальником. И не комната была, а высокие, послушные каждому звуку своды церкви. И он стоял перед аналоем в полном облачении. Потрескивали свечи, лики святых оборотились к нему. Смутная толпа ждала, удерживая дыхание. Каким голосом помянет он сейчас всех, внесенных в долгий список?
— Кажется, у меня лихорадка, — вслух сказал Иконников, тронул ладонью ледяное оконное стекло.
Поздний вечер за окном. Луна пошла на ущерб, источила край о колючие иглы звезд. Снега лежат тихие, притаились притворились, что будут вечно покоиться на земле. Но быть весне, быть!
Чьи-то шаги по коридору. Открывается дверь. Феодосий, да это же Феодосий!
— Доставил камень, Александр Иванович!
Топчется Некрасов на месте. Охота ему захватить Иконникова в руки, притиснуть к себе, трижды, по-русски поцеловать. Но Иконников спокоен, деловит:
— Чаю?
— И водки.
— Проще водки.
Александр Иванович достает из шкафа графин, две рюмки, наливает с верхом:
— С благополучием.
Оба хрустят соленым огурцом.
— Рассказывай. — Иконников наливает Феодосию.
— Особо-то нечего. Шуметь в Казани пока перестали. Флигель-адъютант императора Мезенцев котом над норами сидит, аж глаза горят. Много наших сцапал. Притаились апостолы. Просят помочь — прокламаций отпечатать и на их долю.
Иконников кивнул, спросил осторожно:
— Брата не задели?
— Он мне камень-то и достал.
— Как думаешь дальше?
— Сейчас бы и к Михелю.
— Отдохни, Феодосий.
— Растрясло малость. Однако пустяки, после отосплюсь.
— Где камень? — Иконников знал, что этого железного парня не отговорить, приступил к делу.
— У Якова в кошеве.
Бог знает что такое! Иконникова даже не ставит в известность собственный кучер! Ну и хваты, ну и конспираторы!
Оба вышли на крыльцо. Яков подтягивал подпруги, оглянулся:
— Феодосий, что за Хрыч привез тебя?
— Мужик какой то. Запутался в улицах, еле разобрался.
Иконников радостно потер ладони. Феодосий принял у Якова вожжи, уселся на козлы, расставил локти, как заправский кучер.
— С богом, — крикнул Яков. — Простите уж вы меня, — обратился к Иконникову. — Руки у Некрасова добрые, не только лошадь можно доверить.
— Верно, все верно. — Александр Иванович все стоял неодетый, не чувствуя холода. — А весна все-таки будет, Яшка!
Яков от удивления распахнул рот.
Михель был зело пьян. На условный стук кнутом в раму вышел пошатываясь, напевая строевую.
— Я т-тебе, с-сволочь, покажу, — погрозил кулаком куда-то в улицу.
Но вокруг дома, в котором он квартировал, и на улице только жидкие тени ползли от лысых облачков. Феодосий чуть не окрестил с досады Михеля кнутом. Но подпоручик притиснул палец к усам и вовсе трезвым голосом сказал:
— У меня поручик Стеновой. Душу изливает. — Вспрыгнул на санки, обнял Феодосия. — Если можно, вези прямо на место. Тут недалеко…
Феодосий подумал, что этак даже лучше, развернул лошадь. Михель с сожалением посмотрел вслед: сейчас бы сам поехал к солдату. Опять зашатался, зашарил скобку двери, долго воевал с порогом.
— Ну, разобрало тебя, Жорж, — встретил Степовой. — Кто там?
— Всякая макроподия.
— Выпьем… Нет, почему обошли меня, Жорж, почему? Я бы заставил принять уставные грамоты!.. Розгами, розгами!.. На колоде распять и с оттяжкой. Н-ненавижу.
В комнате было жарко. Степовой сидел в расстегнутом мундире, волосы свалялись, прилипли ко лбу. Тонкие сильные пальцы пьяно тискали бутылку.
— Как дворянин дворянину говорю, — опять закипал поручик, — р-распустили!.. Канальи, бунтовать?.. Прадеда повесили, у деда именье сожгли, отца в навозе опозорили, н-ненавижу-у!
Лицо поручика побледнело, глаза налились кровью. Михель поспешно отобрал у него бутылку, плеснул остатки вина в стаканы.
— Твое здоровье…
— Поляков пороть!.. — не слушал Степовой. — Панночек… Задрать подол, по белой жопке!..
— Чудовище ты, — не выдержал Михель. — Гадость!
— Молчать!.. Жорж, друг мой, тоска-а! — Степовой грузно поднялся. — Едем к Нестеровской. Наденька — лед. Р-растопить… Едем? Не хочешь!
Схватил со стены гитару, рванул струны. Басовая щелкнула по деке, оскорбленно загудела. Запел верным баритоном:
Рассказы и повести о наших современниках, о непростом мире детей, о нравственном становлении человека.
Авенир Крашенинников родился в 1933 году в Перми.Окончив семилетку, учился в техникуме, работал прокатчиком на машиностроительном заводе имени В. И. Ленина, служил в рядах Советской Армии; сотрудничал в редакциях областных газет, на радио, в книжном издательстве.Окончил Высшие литературные курсы в Москве. Член Союза писателей СССР с 1964 года.Писать начал с четырнадцати лет. Первое стихотворение было опубликовано в 1953 году в бакинской газете «На страже». Первый сборник стихов — «Песня камских волн» — вышел в Перми в 1959 году.Авенир Крашенинников — автор десяти книг, среди которых документальные повести «Большая родня», «Лично причастен», повесть «Острые углы», роман «Затишье».О трагической судьбе Моисея Югова — славного сына уральской земли, первооткрывателя кизеловского угля, о его побратимах, крепостных крестьянах, об их высокой любви к родине повествует исторический роман «Горюч-камень».
Новая книга писателя посвящена теме нравственного отношения человека к природе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дивья пещера… Одна из красивейших на Урале, одна из наименее изученных. Обследован и описан пока лишь главный ход пещеры. Но есть у нее еще и другие ходы и нижние этажи. Туда опасно спускаться даже хорошо подготовленной экспедиции. Однажды утром геолог Белугин обнаружил, что его сын Витька со своим приятелем Стасиком Вилюйским отправились в пещеру. Видимо, они попали в нижние этажи. Белугин с проводником Платоном Гридиным бросились на поиски. О карстовой пещере Дивьей и приключениях двух ребят, заблудившихся в ней, рассказывается в этой книге.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.