Затерянные земли - [6]

Идея, что храм – место поклонения луне, захватила его целиком, хотя по сути это было еще одно предположение, а не аргументированный вывод. И еще… его переполняли ощущения сродни галлюцинациям. Хотя день выдался по-тропически теплым, он ощущал странный холод, который исходил от стен – холод накопленный за тысячелетия. Порой ему начинало казаться, что из узких теней – солнце стояло почти в зените – на него смотрят бесчисленные хмурые лица. Не раз ему хотелось протереть глаза, чтобы стереть воображаемую тонкую пленку, из-за которой ему то и дело казалось, что здесь или там мелькают желтые и пурпурные одежды, появляясь у него перед глазами на десятые доли секунды. А порой несмотря на застывший воздух ему казалось, что вокруг него туда-сюда движутся неосязаемые толпы. Хотя много тысяч лет прошло с тех пор, как ноги человека касались камней этих тротуаров. Иногда Морлей начинал тревожится, чувствуя надвигающуюся опасность. В какой-то миг, на мгновение вся его жизнь, как и его путешествия, исследования Южных Морей, представилась ему как окольный путь назад к некоему древнему государству, возрождение которого находилось в его руках. Все это приводило его в недоумение, и порой ему начинало казать, что он – и не он вовсе.

Он словно со стороны слышал, как разговаривал с Торвеем, и слова, которые он произносил были незнакомы ему, как будто их говорил другой человек.

– Эти люди Му были радостным и искренним народом… – бормотал он. – Хотя, если присмотреться внимательно, не таким уж радостным и искренним… Существовала и темная сторона – культ, который поклонялся смерти и ночи, персонифицированный луной, чьи белые, непримиримые, замороженные губы можно было согреть только теплой кровью, которая текла по их алтарям. Когда кровь растекалась по каменным желобкам, они набирали кровь в кубки… потом поднимали их вверх… и кубки стремительно пустели, опустошенные далекой богиней, которая тем самым показывала, что жертва принята.

– Откуда тебе это известно, – поинтересовался Торвей, пораженный не только странным выговором, который неизвестно откуда появился у его товарища, но и тем, о чем он говорил больше всего. Морлей напоминал среднего современного американца. Он отрывочно помнил, с каким дружелюбием встречали Морлея островитяне. Без подозрения они относились и к другим белым людям. Они даже предупредили Морлея, посоветовав ему не посещать эти руины. Со стороны могло показаться, что они расценивают Морлея, как одного из своих. Торвей же задавался по сути теми же самыми вопросами, хотя в отличии от своего спутника был лишен воображения.

– Говорю тебе, я знаю, – объявил Морлей, пройдя вперед и присев возле алтаря. – Я видел, как… – тут он замолчал, хотя приглядевшись, Торвей увидел, что рассказ его продолжается, только теперь спутник беззвучно шепчет, словно у него приступ каталепсии. Его лицо стало смертельно бледным, глаза уставились в пустоту. А потом окаменевшими губами он произнес странные слова. – Рхали муваса, – протянул он монотонно, словно читал молитву, подобную некоему обращению.

Сам же Морлей не мог объяснить, что он чувствовал и видел в этот момент. Он был сам не свой, и коллега, который путешествовал вместе с ним, казался ему странным незнакомцем. Впоследствии он не смог ничего вспомнить, ни то, что произносил странные речи, не то, что говорил на языке, которого не знал. Для него происшедшее напоминало сон – на мгновение ярко вспыхнувший, но потом угасший. Но наваждение прошло, он расслабился и вновь смог нормально ходить.

Коллега с удивлением и беспокойством уставился на него.

– Ты что, заболел? Сегодня солнце жарит вовсю. Нужно быть поосторожнее. Может нам лучше вернуться на шхуну?

Морлей механически согласился и последовал за Торвеем от руин к побережью, где в небольшой гавани в миле от берега стояла на якоре шхуна, на которой они путешествовали. Он находился в полном замешательстве. Странные эмоции, которые охватили его возле алтаря, исчезли, и теперь он мог лишь очень смутно привспомнить, что чувствовал в те моменты. Все время он пытался припомнить нечто ускользнувшее из его памяти, что-то очень важное, но забытое давным-давно.

Опустившись на ложе из тростника под тентом на палубе шхуны, Морлей попытался в деталях припомнить все, что с ним произошло. Объяснение Торвея о том, что он всего лишь перегрелся на солнце, он никак не мог принять. Те призрачные ощущения скорее напоминали бред и не имели никакого отношения к обычной жизни. Чем больше думал о них Морлей, тем призрачней они ему казались. Чтобы полностью изгнать их из своего разума он мысленно окинул взглядом всю свою предшествующую жизнь, останавливаясь на самых значимых событиях.

Он вспомнил, как в детстве страдал из-за того, что его семья так бедна. Желая разбогатеть, он хотел вести образ жизни, который позволил бы ему заниматься, чем хочется. Он вспомнил свои первые успехи, то, как он заработал первоначальный капитал, занявшись поставкой восточных ковров. Тогда же совершенно случайно зародилась его любовь к археологии – он прочитал статью о древних истуканах острова Пасхи, обильно сдобренную иллюстрациями. Нераскрытая тайна этих малоизвестных скульптур сильно взволновала его, хотя он и не понимал, почему так происходит. Тогда он решил обязательно побывать на острове Пасхи. Теории о потерянном континенте, который некогда находился посреди Тихого океана, заворожили его. Они превратились в его личную химеру, хотя он так и не смог проследить, откуда появилось у него это чувство. Он прочитал всю доступную литературу об этом. Как только позволили дела, он сразу же отправился на остров Пасхи. Через год он смог оставить свой бизнес, передав его в руки эффективного менеджера. Он нанял Торвея – профессионального археолога с большим опытом работы в Италии и Малой Азии, чтобы тот сопровождал его. Потом он купил старую шхуну, укомплектованную шведской командой и капитаном, ну а потом отправился в путешествие по малоазиатским островам.