Затем - [36]

Те двести иен, которые они получили от Дайскэ, следовало отдать в счёт долга, говорила Митиё, но часть их ушла в связи с переездом в новый дом, а потом начались трудности, и скрепя сердце Митиё стала тратить их на жизнь, так они и разошлись. Только это, впрочем, и помогло им с мужем протянуть до сегодняшнего дня. Лучше бы их совсем не было, этих денег, как-нибудь обошлись бы, нашли бы выход из положения. А то все главные долги, на которые дана была расписка, как висели, так и висят. Но это её вина, Хираока тут ни причём.

— Я так раскаиваюсь в своей ошибке, но верьте, я искренне хотела отдать долг, для того и занимала деньги, так что, прошу вас, будьте снисходительны.

— Я отдал деньги вам, и никому нет дела до того, на что вы их истратили. Главное, что они пригодились. — Дайскэ, как мог, утешал Митиё, а в слово «вам» вложил всю нежность, на какую только был способен.

— Спасибо, вы меня успокоили, — только и могла ответить Митиё.

Дождь не переставал, и, когда Митиё собралась уходить, Дайскэ, как и обещал, нанял рикшу и к тому же предложив гостье поверх кимоно набросить его мужскую накидку, поскольку стало свежо, но Митиё, смеясь, отказалась.

11

Стало тепло, и люди сменили тёплую одежду на шёлковые хаори. Несколько дней Дайскэ просидел дома и, когда вышел на улицу, сразу почувствовал, что жарко. «Пора, видно, снимать тёплую кепку и саржевое кимоно», — подумал Дайскэ, однако, пройдя несколько кварталов, встретил каких-то двоих в авасэ[23]. Но тут же на глаза ему попался сёсэй, он стояли у лотка только что появившегося здесь торговца прохладительными напитками и что-то пил. Дайскэ тотчас же вспомнил о Сэйтаро.

Надо заметить, что Дайскэ всё больше и больше любил племянника. С кем бы Дайскэ ни разговаривал, у него обычна возникало ощущение, будто перед ним не человек, а лишь его оболочка, и от этого хотелось скрипеть зубами. Причём Дайскэ хорошо понимал, что сам он в этом смысле больше кого бы ни было вызывает раздражение. Грустно было думать, что это кара, ниспосланная длительной борьбой за существование.

Как-то Дайскэ сводил племянника в парк Асакуса на аттракционы, и теперь Сэйтаро был просто одержим желанием научиться балансировать на шаре. Мальчик был упорен в своих желаниях и в этом походил на мать, зато от отца унаследовал сдержанность и чувство меры. Прямодушие Сэйтаро делало общение с ним лёгким и приятным, ибо жизнь среди людей, чьё сердце постоянно защищено непроницаемой бронёй, была для Дайскэ истинным страданием.

Нынешней весной Сэйтаро пошёл в среднюю школу и с этого времени, так, по крайней мере, казалось Дайскэ, стал быстрее расти. Ещё год-другой, начнёт ломаться голос. Неизвестно, в каком направлении у него будет формироваться характер. Но если он захочет стать порядочным человеком, многие от него отвернутся, это несомненно. И тогда он, словно нищий, стараясь быть незамеченным, в вечных поисках будет брести по человеческой ярмарке.

Дайскэ шёл по берегу канала. От бело-красных азалий, ещё недавно густо вкраплённых в зелень узорами по другую сторону канала, и следа не осталось. На склоне, буйно поросшем травой, вдоль насыпи бесконечной цепью тянулись в безоблачное, удивительно ясное небо высокие сосны. Дайскэ собрался было сесть на трамвай, съездить к брату, поддразнить, как обычно, невестку, поиграть с Сэйтаро, но вдруг у него появилось желание идти вдоль канала, пока не устанет, и любоваться соснами, поэтому ехать к брату он раздумал.

Постепенно его стали утомлять сновавшие мимо трамваи. Дойдя до Симмицукэ, он перешёл канал, вышел к синтоистскому храму Сёконся, а от него — к кварталу Банте. Походив ещё некоторое время, он вдруг подумал, что глупо бродить так без всякой цели, хотя обычно считал, что по делам ходят только плебеи. Но сейчас ему почему-то показалось, что эти самые плебеи умнее его. Размышляя, он почувствовал, как на него надвигается хорошо знакомая ему скука, и повернул обратно. В одном из магазинов на Кагурадзака изо всех сил, надрывался огромный граммофон. Резкие металлические звуки болью отдавались в голове Дайскэ.

Вдобавок ко всему дома Кадоно, пользуясь отсутствием Хозяина, во всё горло орал модную песенку. Правда, услышав шаги Дайскэ, он сразу умолк и вышел в прихожую.

— Быстро вы вернулись!

Дайскэ, не отвечая, повесил кепку, прошёл в кабинет и даже задвинул за собой сёдзи. Но их тут же раздвинул Кадоно, который вошёл вслед за хозяином с чашкой чая в руках.

— Задвинуть? Не будет жарко?

Дайскэ достал платок, вытер пот со лба, но тем не менее приказал:

— Задвинь!

Кадоно, удивлённый, вышел, плотно закрыв за собой сёдзи. Некоторое время Дайскэ сидел в сумраке комнаты в каком-то оцепенении. На редкость цветущий вид сочетался у Дайскэ с вялыми мышцами, каких не бывает у людей физического труда. Ни разу в жизни Дайскэ серьёзно не болел, наивысшим счастьем считал здоровье и о себе, естественно, заботился, по крайней мере, вдвое больше, чем о других. Крепок он был не только телом, но и духом. Единственное, что его мучило, это различные умозаключения. Порой ему даже начинало казаться, будто мозг его расслаивается, подобно мишени для стрельбы из лука, которая расходится от центра кругами.