Засуха - [35]

Поначалу Ольге степи вокруг Хворостинки казались унылыми и скучными, не то, что у неё на родине, где просторная земля не такая унылая, с холмами и курганами, а вдоль спокойного и плавного Битюга – лес, заповедный бор с могучими соснами и дубами, с трепетными осинами и ольхами в низинах. Но с годами поняла Ольга, что и у этой степи есть своя прелесть – просторно на ней человеку, раздольно, ничего не давит, только высокое небо, сквозное, синим шатром висит в вышине. Правда, плохо среди степи зимой, в ветреный день, в метель, когда всё тонет в белой мгле, растворяется в снежном водовороте, причём буран разыгрывается неожиданно в одну минуту, сравнивая небо и землю.

Вот в такой вот день погибла Наталья Ивановна, свекровь Ольги. Она ушла в Грязи на базар, возвращалась перед вечером домой, как за Лукавкой вдруг разыгрался ветер, как лешак в трубе завыл, заголосил, закрутил белой простынёй перед глазами – не пройти, не размахнуть круговерть. А тут ещё ветер навстречь – ледяная крупа сечёт кожу, глаза и лицо поднять невозможно, даже посмотреть нельзя, куда ноги топают.

Видимо, Наталья Ивановна сбилась с дороги, отвернула влево, стараясь лицо спрятать от ветра, да и попала как раз на середину поля, между Тужиловкой и Парамзиным, и как приткнулась к стогу старой соломы, так и не двинулась больше с места – наверное, сил больше не было. Только через неделю нашли её ребята, поехавшие в Тужиловский магазин, случайно заметили чернеющий платок бабки Натальи на снегу. Откопали – всё лицо ободрано колючей сечкой, а рот, ноздри, глаза забиты снегом.

Вот так в одночасье ещё одного близкого человека потеряла Ольга. И даже у самого крепкого мужика такое могло вышибить слёзы из глаз, но у неё после гибели Фёдора что-то сломалось в организме. Глаза ослабели, в считанные секунды испускали мокроту, обжигающую, как сыпучий снег. Вот и сейчас, в райцентре, она не может сдержаться, от слёз ресницы склеиваются, и только страшным усилием воли она заставила себя идти вперёд, насухо вытерев платком глаза…

С образованием района в Хворостинке появились десятки различных контор, разные районные «рай», без которых, наверное, нельзя обойтись, а в сознании Ольги – так, муть голубая, напрасное прожигание казённых денег. Даже без банка, куда она идёт сейчас, жили же тут раньше! Не смертельно, деньги можно и по почте послать, даже лучше, не топай за ними каждый месяц…

В конторе уже давно признали Ольгу, встречают как давнюю знакомую. Вот и сейчас, когда она в зарешёченное окошечко постучала, приоткрылась «амбразура», и выглянувшая кассир Клавдия Петровна, пожилая женщина, у которой косы венчиком на голове уложены, и если вскользь смотреть – покажется, что у человека рога выросли.

– За деньгами, Оля? – спросила Клавдия Петровна.

– Ага… – кивнула Ольга.

– Зря протопала, милочка, – вздохнула кассирша.

– Как ещё зря?

– А так… Забрали твоё пенсионное дело назад в военкомат.

– Почему?

– Говорят, отец твоего мужа объявился. Свёкор, стало быть.

Вот оно какое дело. Ольга даже замерла, а в горле что-то забулькало. Значит, объявился Николай Фёдорович, приплыл, голубчик, как карась-губошлёп. А ведь столько лет молчал, камнем на дно лёг. Покойница-свекровь рассказывала, что муж её сбежал из деревни в тридцатом, исчез бесследно, будто его осенняя мгла съела. Сам он считал, что односельчане-мужики не забыли его участия в раскулачивании, могли б и расправиться при удобном случае, но Наталья Ивановна и другое знала, на сердце как тяжёлый гнёт носила. А причина тут простая: была у старшего Силина зазноба, разухабистая бабёнка Зоятка Пчельникова, замужняя, рыжая, с цепким взглядом. Вот как та щука стережёт свою жертву, высматривает, а потом толчок – стремительный рывок вперёд с раскрытой пастью! Может быть, свекровь со злобы так говорила, может быть, у него любовь была, слепая, безотчётная, но братья Кости Пчельникова пообещали посчитать рёбра Силину. И он исчез, растворился, как соль в воде.

Свекровь редко вспоминала своего непутёвого мужа, не любила она мокрить собственные щёки. Только раз, вскоре после гибели Фёдора, сказала с тоской в голосе:

– Эх, хорошие люди гибнут, а этот кобель…

Жива была бы Наталья Ивановна, скрипнула бы зубами, недобро помянула бы муженька. А сейчас приходится это Ольге делать – без денег осталась. А ведь надо хотя бы хлеба для Витьки купить, и картошку семенную она у бабки Мореевой приторговала. Небольшая пенсия, но если ею с умом распорядиться, можно и налог заплатить, и страховку, и самообложение, да и на займ немного останется… Теперь надо идти в военкомат, там искать концы.

Она вышла на улицу, пошла в сторону вокзала, размышляя о том, что в деревне вся жизнь – в долг. И какому только грамотею взбрело это в голову – драть с крестьянина три шкуры, чтоб от земли не оторвался, всё время ходил в согнутом состоянии. Приходит зима – получай, мужик, квитки разные – а в них чёрным по белому: сорок четыре килограмма мяса, триста шестьдесят – молока, кожи, картошки, яйца – всё расписано. Какой-то остряк придумал присказку: «Не спрашивают кур – давай яйца». И в самом деле, права Нюрка Лосева, которая недавно в сердцах крикнула агенту Сашке Дудореву: «Да не несусь я, ещё не разгнездилась».