Засуха - [12]

Андрей сидел, не поднимая головы, звуки до него почти не доходили, просто жгло в груди, как будто туда плесканули крутым кипятком, и даже облегчённо вздохнул, когда проголосовали за председательское предложение. Ну и хрен с ними, с пятью трудоднями, не велика потеря. Трудодень – не рубль, его не пропьёшь, в магазине не истратишь. А может быть, и к лучшему, плюнуть на всё и податься в город? На тракторный завод, куда недавно уехал Кирилл Беседин, его школьный товарищ! Встретил недавно того – ничего, не загнулся парень. А здесь что за жизнь? Обмелела деревня, как ручей в засушливую погоду, всё, мужское население – вот оно, всё налицо в этой конторе, восемнадцать человек. А если чины выбросить – Бабкина, Филатова, колхозного бухгалтера Семёна Степановича да инвалида Боровкова – активные штыки по пальцам пересчитаешь. Но и из них-то в борозде только трое – Сергей Яковлевич, Илюха Минай да он, бедолага.

– Ну, а с займом как Глухов будет? – спросила Дунька Коростелёва, звеньевая, вечная колхозная активистка. Она поймала глазами взгляд Глухова, улыбнулась краешком губ. До этого разговора Дунька сидела, как влипла в лавку, а сейчас закрутилась, замотала головой. Неужели и эта на него? Ей-то он что плохого сделал? Живут по соседству, на гулянки вместе бегали… А может быть, завидует? Тоже надо понять – в двадцать один год овдовела, мыкается сейчас одна, как былинка в поле на семи ветрах, и завидует – вот он, Андрюха, живой вернулся, за годы войны даже вытянулся, постройнел, красивым стал. Осчастливит какую-нибудь, не век же бобылём ходить будет.

Мысли эти прервал Бабкин, обратился к Андрею:

– Ну, давай, Глухов, а то всё вокруг да около балачки ведём.

– После Курка подпишусь! – вдруг зло откликнулся Андрей. Пусть тоже вокруг него походят, попрыгают.

– Да ты что, обиделся что ль? – вдруг севшим голосом сказал Бабкин.

– А что мне делать – бьют по щеке – подставляй другую? – ответил Андрей и сел.

– Ты анекдот знаешь, – Сергей Яковлевич зашептал на ухо Андрею, – как Фроська Просянкина дочь замуж выдавала? Нет?

Андрей отрицательно кивнул головой. Да и не до анекдотов ему сейчас было. Но Сергей Яковлевич зашептал на ухо, и Глухов напрягся в слухе.

– Так вот, Фроська дочь свою Клавку просватала за Серёгу Ярыгина. Ну, а Клавка к матери за советом: дескать, скажи, мамака, как мне в первую ночь спать ложиться: на бок или на спину, или вообще мордой в подушку? А Фроська ей отвечает: «А ты, милая, как не ложись, всё равно под мужиком окажешься». Вот и я тебе говорю – давай подписывайся, да домой пойдём. Ведь нам опять завтра плужить. Никто ж из этих за плужок не встанет.

Сергей Яковлевич слыл в деревне мужиком основательным, вдумчивым. И работал он на совесть, не жалел сил, не выглядывал. Вон и сейчас на его руках мясом розовели ладони. Значит, намял плугом-то за день.

Глухов засмеялся, поднялся, пошёл к столу:

– Ну, где расписаться?

Колхозный бухгалтер Семён Степанович опустил очки, зашелестел бумагами:

– Давно бы так, товарищ Глухов! А то развели волынку на всю ночь.

За окном, и правда, немного посветлело, видимо, скоро рассвет. Из деревни в раскрытые окна доносился петушиный крик. Андрей расписался, провёл ладонью по лицу, точно разгоняя сон, спросил у Бабкина:

– Ну что, можно уходить?

– Нет, Андрей, ещё один вопрос. Разнарядка к нам пришла по посылке в школу ФЗО. Как ты смотришь, если мы Лёньку твоего пошлём, а?

Всё ожидал Андрей, только не этого.

– Нет, – твёрдо и громко сказал, – никуда Лёнька не поедет. Уж лучше меня пошлите!

– Когда нужно будет – и тебя пошлём! – взгляд у Бабкина стал холодным, даже каким-то страшным. – А вот на сисяшешный момент Лёнька…

Любимое председателево выражение «на сисяшешный момент» в другое время вызвало бы улыбку, но сейчас Глухов чувствовал, как гулко стукнуло сердце, будто в пустоте. Он казался себе человеком, у которого отбирают надежду, рушат такой шаткий неустойчивый мир и лад в их семье, и он выкрикнул пронзительно:

– И не думайте, Степан Кузьмич, и не мечтайте! Лёнька учиться будет, он в среднюю школу поступит.

– Ну и силён ты, Глухов, совсем от рук отбился! Непонятно разве – разнарядка есть…

– А я на эту разнарядку… с прибором кладу, – и пошёл, покачиваясь, к двери. Ему послышалось слабое тарахтенье сердца, словно в машине, а тело, будто обожжённое сухим огнём, натянулось до треска.

* * *

…Глуховы, кажется, испокон веков жили в Парамзине. Их деревянный маленький домик, рубленный из ольхи, похилившийся за последнее время, стоял почти в центре деревни. Рядом сверкал и искрился пруд, выкопанный мужиками, и когда весной он принимал в себя ручьи со всех прилегающих полей, вода плескалась почти рядом с домом.

Наверное, в каждом человеке однажды просыпается стремление узнать о своих предках, заглянуть туда, в далёкую, уже покрытую толстым пластом забвения жизнь, осмыслить вопрос: кто ты, откуда? У Андрея этот вопрос возник однажды, когда он учился в школе, а дед его, Фёдор Петрович, небольшого роста, сутуловатый старик с бородкой клинышком (дед чтил власть, никогда с ней не вступал в противоречие, поэтому бородку носил под Калинина и очень гордился, что был с ним, как он говорил «годком», то есть родился в один год) начал рассказывать их родословную.