Застава - [79]

— Молчи ты, еще беду накличешь, — рассердилась Добрица. — Заткнись, черт тебя побери…

Цуцуляска разрыдалась.

— Я его в последний раз видела, когда он на работу шел. Беседовала с ним… «Ничего, — говорил он, — не горюй, Цуцуляска, все устроится и будет хорошо… Войны больше не будет, хозяев тоже. Слушай, что я тебе говорю, я ведь человек пожилой…» А потом пошел… Торопился он… И чего он только в тот день так торопился?

— Не в добрый час…

— «Не хочу больше видеть, как Добрица мается…»

— Не может быть… Какое ему было дело до меня? — запротестовала женщина.

— Он это так, к примеру, сказал.

— Отчего как раз про меня? — защищалась женщина, обижаясь, что об ее бедности прознал весь свет. — А Ветуца, швея, разве на перинах нежится? Коане Мариоаре я на днях мерку кукурузной муки одолжила… Дай, говорит, взаймы, коана Добрица, нечего ребенку есть, кричит…

— Вот заключат мир, Добрица, и все переменится.

— Хоть бы переменилось…

— Надо сперва, чтобы мир установился… А немец еще тут… Вот ведь и у нас, в Котрочанке, немцев полно, и не хотят нас оставить в покое, — пыталась выразить Цуцуляска то, что давно хотела выразить, но не умела. — Поговаривают о перемирии, а немцы не хотят…

— Захотят они, как их прижмут…

— При нужде будем в немцев стрелять, — вымолвила Цуцуляска, хотя не вполне могла себе представить, как это она будет держать в руках ружье и стрелять в людей.

— А из чего стрелять будем? — спросила Добрица, менее испуганная, чем Цуцуляска.

— Из ружей.

— А ружья откуда возьмем?

— Найдутся и ружья.

— Это не наше, не бабье дело. Мы лучше мужчин будем кормить, обстирывать… Зачем нам стрелять?

— Разумеется, что в первую очередь стрелять будут мужики, — согласилась Цуцуляска, стремясь доставить удовольствие Добрице. — Но и мы… Ты ведь умеешь… Твой тебя учил, когда на побывку приезжал…

— Так-то оно так, — согласилась и Добрица, — но и немцы же люди, и у них есть свои немки, немки эти остаются тяжелыми, имеют своих немчат…

— Да… И немки остаются тяжелыми…

— Есть и у них дома, хозяйства, — продолжала Добрица, желая увеличить растерянность соседки.

А Цуцуляска умышленно позволяла себе поддаться волнению Добрицы, казаться такой же взволнованной, как и она, — чтобы затем вместе с ней преодолеть это волнение.

— Немки — тоже женщины… И они ждут своих мужей… По-своему, по-немецки, а все же ждут…

— Да… Так оно и есть, — согласилась Цуцуляска, — и немки тоже женщины…

— Так чего же ты тогда говоришь об оружии, о стрельбе… Как это можно стрелять?

— Да разве обязательно убивать?

— Оно-то не обязательно, но когда стреляешь, можешь и попасть…

Добрица снова принялась за свой горох, бросая горошины в звонкий таз.

— А я буду стрелять, — промолчав несколько минут, сказала Цуцуляска. — Больно уж много горя принесли они с собой во всем мире. Мне, конечно, очень жаль, Добрица… Но ничего не попишешь… Знаю, что мы с тобой никогда не ссорились, а всегда мирились, не поссоримся и теперь. Чего немец сюда к нам притащился? Чего ему в нашей стране надо? Наш хлеб забрать, чтобы нам потом нечего есть было?

— Есть и у них свои немки… и они такие же женщины, как и мы, — повторяла Добрица, но в голосе ее уже слышались нотки сомнения.

— Нет у них никого, — ответила соседка, которая не хотела больше поддаваться жалости. — Нет у них ни жен, ни детей. А были бы жены и дети, так не ушли бы они из дому на чужбину.

*

Добрица покормила кур и похлопотала во дворе. Взяла Нелуцу на руки и заперла за собой калитку на запор.

Не на кого было оставить девочку. Она была маленькая, и дома ее одну бросить нельзя было. Сколько ведь всяких бед стряслось с детьми, оставленными без присмотра дома…

У калитки Мариоары Добрица остановилась. «Трусиха она, не выйдет», — подумала Добрица. «Вот и хорошо, что трусиха… Могу оставить девочку у нее».

— Коана Мариоара?

Мариоара собирала с веревки просохшее белье. Она направилась к Добрице, держа во рту защипки от белья.

— Коана Мариоара… Досмотри, пожалуйста, мою Нелуцу.

Мариоара вынула защипки изо рта и внимательно слушала.

— Ладно, Добрица, досмотрю.

— Пригляди маленько и за тем, что у меня на дворе… Собаку голодной не оставляй… Позаботься…

— А ты куда идешь, Добрица?

— Иду и я куда-то, — с гордостью ответила Добрица.

ГЛАВА XXV

У ворот Ионикиного дома был вывешен белый флаг…

По случаю похорон районные старухи возвращались к жизни, молодели, обретали новые силы. Они господствовали над опечаленной толпой, плакали некоторое время, а затем снова возвращались к действительности, чтобы позаботиться и обо всем мирском. Старухи отгоняли детей, которые набивались в комнату покойника, и советовали им идти поиграть во дворе; они же готовили еду для поминок после возвращения с кладбища. Они созывали женщин — бодрствовать около покойного, следили за тем, чтобы ночью никто не плакал и чтобы все делалось по дедовским обычаям. Все это они делали из любви к скорбящей семье, но и из убеждения, что таким образом оплачивают вперед за расходы, которые будут делать другие, когда и им придет черед. Все остальные от горя теряли голову, только они одни, все время перешептываясь и о чем-то советуясь, заботились обо всем. Они спрашивали, куплена ли посуда, которая раздается на поминках, и пшеница для колева, советовались о том, кому надлежит нести траурный флаг перед катафалком.