Защитник 80-го уровня - [64]

Рассматривала дело судья Ч-ва, недавно переведенная в Верховный суд СССР из Московского городского суда. Столичные адвокаты расценили это назначение как праздник – даже на фоне не отличавшихся гуманностью коллег Ч-ва славилась повышенной репрессивностью. Оправдательных приговоров Ч-ва никогда в жизни не выносила, само слово «оправдать» в ее лексиконе, видимо, не присутствовало, и она находилась в постоянном беспокойстве, как бы не ошибиться в написании этого глагола. Настроение судьи сказалось на процессе – она его «гнала», перебивала подсудимую и свидетелей, отклоняла ходатайства и снимала вопросы защитника, тот вступал с ней в пререкания, получал замечания, делал возражения. Поэтому после окончания процесса, вместо того чтобы предаться радости в связи с оправданием подзащитной, Иванов помчался в кабинет к упоминаемому мной ранее заместителю председателя Верховного суда СССР Р.Г. Тихомирнову:

– Я не представлял себе, что в Верховном суде СССР возможно такое бескультурье при ведении процесса и неуважение к защите.

На что мудрый Роберт Германович ответствовал:

– Знаете, Юрий Павлович, лучше плохой судья и хороший приговор, чем хороший судья и плохой приговор.

Менее чем через два года Советский Союз приказал долго жить. Союзные учреждения исчезали. В том числе Верховный суд СССР. Вставал вопрос о трудоустройстве судей. Некоторые, преимущественно те, кто помоложе, перешли в российские суды. Другие отправлялись на пенсию, четверо верховных судей, представьте, пожелали стать адвокатами.

Тогда такая смена деятельности воспринималась как полная неожиданность. Приоритеты еще не поменялись, престиж нашей профессии был невысок – советское государство всегда относилось к адвокатам с подозрением, отношения адвокатуры с судами были традиционно напряженными.

Прием в Московскую городскую коллегию адвокатов осуществлялся через установленную в законе процедуру: претендент представал перед президиумом коллегии, ему задавали вопросы, обсуждение кандидатуры и голосование членов президиума проходили в закрытом режиме, принятое большинством решение письменно не мотивировалось – угроза забаллотировать пришельца из недружественной судебной системы была реальна.

Р.Г. Тихомирнов возглавлял ликвидационную комиссию Верховного суда, занимавшуюся в том числе трудоустройством судей и сотрудников аппарата. Мы к тому времени были в добрых отношениях. Однако с просьбами посодействовать кому-либо в приеме он ко мне как к члену президиума не обращался – просто на протяжении всего времени нашего заседания находился в коридоре и «болел» за своих товарищей. Всех судей в коллегию приняли: их высокий профессиональный уровень ни у кого сомнений не вызывал, компромата ни на одного также не сыскалось.

Как-то в декабре 1991 г. я, не припомню по какой оказии, оказался в Верховном суде, находившемся в стадии упразднения. Начальник статистического управления Олег Темушкин зазвал меня в кабинет Тихомирнова. Среди тем разговора мои собеседники стали обсуждать проблему поиска новых должностей. Я встрял:

– Послушайте, начальники, хватит с вас чиновной службы, хорошую пенсию выработали, поживите, наконец, свободными людьми – идите в адвокатуру.

Тихомирнов:

– А что, Олег, Генри Маркович прав, может, потрудимся на земле, пока порох не отсырел?

Оба пришли в адвокатуру. С разными последствиями. Темушкин скорее только обозначился, сосредоточившись на преподавательской работе. А Тихомирнов три года проработал адвокатом, и весьма успешно. Помнится, посылал ему два дела – кажется, по таможне. Он их выиграл – звонили направленные к нему клиенты, благодарили за оправдавшую себя рекомендацию.

Однажды свежеиспеченный коллега доставил мне маленькую радость, позвонил:

– Был в таком-то (название я забыл) районном суде. Слушайте, такой произвол?!

– Роберт Германович, чего ж удивляться. Это же их в Верховном суде так учили.

– Ну вот, с вами невозможно серьезно разговаривать, лишь бы позубоскалить.

Адвокатскую практику Тихомирнов оставил, возглавив экспертно-консультативный комитет при Совете Федерации. А вскоре скоропостижно скончался. Не могу отказать ему ни в профессионализме, ни в порядочности, ни в чувстве юмора. Жаль, что широко образованные, гуманистически настроенные юристы, попадая в государственную систему (суда или прокуратуры), не могли существенно влиять на ее односторонне обвинительную, карательную сущность.

Судят подзащитного – инфаркт у адвоката

Случай, которым делюсь, выбивается из авторского замысла рассказывать о в той или иной степени юмористически окрашенных или иронически воспринимаемых делах и событиях. Он, напротив, драматичный. И очень ярко высвечивает тяжелые испытания, с которыми бывает сопряжена наша профессия.

Среди уголовных дел о коррупции в верхних эшелонах партийной и государственной власти Узбекистана, рассмотренных во второй половине 1980-х гг. по первой инстанции Верховным судом СССР, незаметно прошел процесс секретаря Джизакского обкома КПСС Исмаилова. Он обвинялся в получении взяток от нескольких хлопковиков. Три взятки по масштабам «узбекского дела» были «умеренными»: две по 10, одна – 20 тыс. руб. А четвертая, полученная в несколько приемов, значительно крупнее – насколько помню, 300 или 400 тыс. На предварительном следствии Исмаилов находился, на языке профессионального сленга, «в расколе», изобличали его в получении денег и взяткодатели. И вот в судебном заседании подсудимый идет в полный отказ – получение всех взяток отрицает, прежние признания объясняет давлением следствия. Три взяткодателя свои показания не изменили, а четвертый – по главному эпизоду – передачу денег тоже стал отрицать. В результате эта часть обвинения полностью развалилась.