Защитник 80-го уровня - [61]

Тогда и состоялось мое знакомство с Гдляном. Я пришел на прием к начальнику следственной части Прокуратуры СССР Герману Каракозову, с которым общался в период работы в прокурорском НИИ, и расшумелся: о прокуратуру узбекское руководство вытирает ноги, человек пошел на сотрудничество, помог изобличить крупных взяточников, кто теперь вам поверит, будет сознаваться…

Во время моего монолога в кабинет вошел невысокий лысоватый человек, представился, и сложившуюся ситуацию обсуждали втроем. Забегая вперед, скажу, что мой визит оказался успешным: Москва вмешалась, и, хотя предотвратить повторный процесс не удалось, моему директору добавили «лишь» 3 года отсидки. На процессе я убедился в правильности своего предположения: государственный обвинитель сказал в своем выступлении, что подсудимый заслуживает расстрела, но из гуманных соображений будет просить 15 лет. Суд дал 10. Размер наказания уже значения не имел – через два года все хлопковики были амнистированы.

Итак, процесс в Бухарском областном суде. На скамью подсудимых вместе с Б-вым усадили еще двоих: завзаготпунктом и классификатора – «сторожей» выданных моим подзащитным миллионов. Всем вменялись приписки и хищения. Тут уже у стороны защиты появляются чисто юридические основания для противостояния обвинению. Посему не могу обойтись без нескольких скучных слов о сути занятой нами позиции. Квалификация преступлений подчиняется строгим правилам, регламентированным Уголовным кодексом. Приписки хлопка выражались в составлении на заготовительных пунктах хлопкоочистительных заводов первичных документов (товарных накладных), в которых завышались цифры собранного колхозами и совхозами хлопка. Затем составлялись сводные ведомости – сначала на заводах, затем в региональных управлениях и наконец в масштабах всей республики. Приписывать, напоминаю, хлопковиков заставляли члены штабов, возглавляемых работниками партийных и советских органов. Директора заводов, как правило, в штабы не входили, поскольку обеспечивали технологический процесс обработки сырья. О приписках они, разумеется, знали, но точный их объем им известен не был. Следовательно, для привлечения директора к уголовной ответственности за приписки надо было доказать, что он контролировал прием хлопка и непосредственно присутствовал при составлении фиктивных накладных. Такими доказательствами обвинение не располагало.

По поводу хищений у защиты была еще более крепкая позиция.

Деньги за приписанный хлопок поступали не на заводы, а колхозам и совхозам. Уже затем шла их дележка. Всякое преступление имеет начало и конец. Начало хищения – это поступление незаработанных денег сельскохозяйственным объединениям. Его окончание – получение этих денег из кассы, поскольку согласно теории уголовного права и разъяснениям Пленума Верховного суда СССР такие действия образуют «момент, когда преступник может распорядиться похищенным по своему усмотрению». Последующее образование при заводе «общака» из части «распиленных», как сказали бы сейчас, денег может быть расценено как укрывательство хищения, но не само хищение.

Вооруженный этими правилами квалификации преступлений, я, естественно, недоумевал, почему двое других подсудимых признают себя виновными и в приписках, и в хищениях и всецело при этом поддерживаются своими защитниками – местными адвокатами.

В ходе процесса я обзавелся помощником – тоже бухарским адвокатом, он был нужен главным образом как переводчик, поскольку один из подсудимых и целый ряд свидетелей не владели русским языком, допрашивались на узбекском. Совсем юный, сообразительный, смешливый.

Возмущаюсь в отношении коллег:

– Они что, постановление Пленума не читали?

Он, качая головой (влет, как-то даже радостно):

– Нет, не читали.

– Пойди скажи, как надо.

В итоге получились такие выступления в прениях:

– Вот тут, уважаемый суд, адвокат Резник говорил, что у Б-ва нет хищения. Если адвокат Резник прав, то у наших подзащитных тоже нет хищения.

Низкий уровень большинства адвокатов в республиках Средней Азии и Закавказья объяснялся тотальной коррумпированностью местной юстиции. Профессионализм не был востребован – ценилась способность «занести». Поэтому незачем умножать свои познания, изучать судебную практику, корпеть над делом – сойдет как есть.

Так коррупция через невежество и халтуру товарищей по защите сделала меня источником права. Но если посмотреть с другой стороны, даже приятно: не думаю, чтобы на кого-то еще в судебном процессе ссылались взамен закона и высшей судебной инстанции.

Вернемся к нашим баранам, или тест на профессионализм судьи

В процессе Джизакского хлопкопромышленного объединения подобрался сильный состав адвокатов: на пике своей формы находились Татьяна Осокина, Андрей Савушкин, Слава Хандамиров; разгоралась звезда Елены Львовой; крепким профессионалом показал себя опытный коллега из Ставрополя Николай Русаков, и наконец, скамью защиты украшала одна из лучших московских судебных адвокатов, блистательный оратор Татьяна Георгиевна Кузнецова.

Но один из защитников выглядел среди остальных чужеродной фигурой. Владимир Р-й, казалось, вообще не был знаком с процедурой судебного разбирательства. Оказавшийся добрым малым, веселым, общительным человеком, он специализировался по трудовому и хозяйственному праву – до поступления в коллегию много лет работал юристом в разных государственных и общественных организациях, и нынешнее уголовное дело было в его адвокатской практике первым. Как к нему обратились за защитой второй по весу фигуры в нашем процессе – директор одного из хлопкозаводов М-нов обвинялся в получении и даче взяток более чем на 2 млн руб., – кто знает.