Защитник 80-го уровня - [46]

В заключении лингвистической экспертизы также не обнаруживается фраза: «Мы не знаем, отдал ли он приказ сам или это сделали его ближайшие соратники». Но по другой причине.

На разрешение экспертизы был поставлен вопрос о том, имеются ли в высказываниях Орлова сведения, содержащие негативную информацию либо негативную оценку действий Кадырова, и если да, то в какой форме (утверждения или предположения) они представлены. Фраза об отсутствии знания, кто отдал приказ на убийство Эстемировой, естественно, утверждением не является и сама по себе негативной информации о Кадырове не несет. Поэтому к фрагментам, определенным как утверждения о факте, эксперты ее не относят.

Замечу: к экспертизе особых претензий нет. Она проведена в соответствии с методикой, утвержденной экспертно-криминалистическим центром МВД России. За рамки лингвистики эксперты не выходят. Их выводы никак не подкрепляют обвинение, скорее благоприятствуют защите. На вопрос о том, имеются ли в высказываниях Орлова сведения, соединенные с обвинением Кадырова в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, они ответили отрицательно, указав, что в опубликованном тексте отсутствуют и глагол «обвинять», и словесная конструкция «тяжкие и особо тяжкие преступления».

Суть в ином. Перед нами лишь видимость экспертного исследования. Уяснение смысла интервью Орлова не требует никаких специальных познаний. Без помощи профессионала-лингвиста каждому, к примеру, понятно, что адресатом спорного текста являются все читатели сайта «Мемориала», пользователи интернет-ресурса. Не надо привлекать знатока-филолога для того, чтобы проверить свое понимание значений понятий «виновный», «вина», «преступление», «убийца», «враг», «оскорблять», «угрожать», «порочить», достаточно заглянуть в какой-либо из общедоступных толковых словарей русского языка. Эксперты так и поступают, ссылаясь на Современный толковый словарь русского языка Т.Ф. Ефремовой. Могли бы и на другой. Вряд ли обращение к толковому словарю можно считать научным методом.

Упомянутый словарь, кстати, – единственный источник, прямо цитируемый в экспертизе. Из остальной литературы, названной в заключении методической, эксперты, видимо, черпают специальные научные термины. Все они кодируют слова обычного разговорного языка: дискурс вместо рассуждения, эксплицитный вместо явного, имплицитный – скрытого, окказиональный – случайного, единичного; пропозиция означает основное содержание высказывания, коннотация – сопутствующее приращение смысла и т. п. Перекодирование слов означает всего лишь удвоение терминологии и само по себе вовсе не свидетельствует о специальном научном методе.

Проведение так называемых лингвистических экспертиз, к сожалению, приобрело на практике неоправданно большой размах. Это порочная практика. Наши зарубежные коллеги-юристы ей удивляются и над ней посмеиваются. На самом деле помощь специалиста-лингвиста при разбирательстве судебных дел требуется в редчайших, исключительных случаях. Наше дело к ним явно не относится.

Лингвистическая экспертиза от 17 декабря 2009 г. должна быть признана судом недопустимым доказательством в силу полного отсутствия научности. Выводы, сделанные в заключении экспертов, очевидны для каждого человека, владеющего русским языком в объеме средней школы.

Постановление о назначении лингвистической экспертизы вынесено дознавателем А.В. Тимофеевой с нарушением требований УПК. Назначение экспертизы мотивируется необходимостью применения специальных познаний. Но в постановлении о такой необходимости нет ни слова. Оказывается, экспертиза назначена для того, чтобы (цитирую) «выяснить, содержатся ли в высказываниях О.П. Орлова сведения клеветнического характера».

Лингвисты, по счастью для себя, подменять предварительное расследование не захотели и отвечать на правовые вопросы не стали. Если бы ответили, были бы вызваны на допрос и краснели перед судом, пытаясь объяснить, почему вышли за пределы своей компетенции.

Считать текст, выдаваемый за экспертное исследование, а на самом деле его профанирующий, судебным доказательством недопустимо. Прибегать к нему как к источнику специальных познаний – себя не уважать.

Таким образом, в деянии, приписываемом подсудимому, отсутствует объективная сторона клеветы – распространение Орловым ложных сведений в форме утверждения об участии Кадырова в убийстве Эстемировой.

Но если сторона обвинения хоть как-то пыталась доказывать объективную сторону преступления, то от обоснования субъективной стороны она себя полностью освободила. Между тем для ответственности за клевету надо установить, что виновный заведомо знал, то есть изначально, заранее осознавал ложность распространяемых им сведений, измыслил, выдумал их.

Многочисленные факты, которыми располагал Орлов к моменту своего интервью и в достоверности которых не сомневался, исключают с его стороны заведомую ложь. Убежденность может быть ошибочной, но никогда – заведомо ложной. Остается предположить, что Кадыров причисляется обвинителями к тем представителям рода человеческого, сама мысль о неблаговидных поступках которых преступна. На такое умозаключение меня наталкивает постановление об отказе прекратить уголовное дело на стадии расследования с упором на высокий президентский пост Кадырова.