Защита поэзии - [16]

Quicquid conabor dicere, versus erit *,

{* Что ни пытаюсь сказать - все получается стих {183} (лат.).}

поэты не придают ей должного порядка, потому и читатели едва ли угадывают, куда они попадают.

Несомненно, что "Троил и Крессида" Чосера - творение превосходное, и воистину я не знаю, чему более удивляться: то ли тому, что он в свой туманный век видел столь ясно, то ли тому, что в наш ясный век мы следуем за ним столь неуверенно. Все же и у него были великие недочеты, простительные, однако, для почтенной старины. Я высоко ценю прекрасные части "Зеркала судей" {184}, и лирика графа Сарри {185} отмечена присущим ему благородством, ибо он благороден и по рождению и по уму. Эклоги "Пастушечьего календаря" {186} содержат в себе, если я не введен в заблуждение, много поэзии и достойны чтения. Однако я не отваживаюсь хвалить то, как подлаживается поэт под старый грубый язык, ибо не стремились к этому ни Феокрит в греческом, ни Вергилий в латинском, ни Саннадзаро в итальянском {187}. Кроме этих, еще в немногих изданных сочинениях (если говорить откровенно) я узрел поэтическую силу: если для доказательства мы попробуем пересказать стихотворения прозой, чтобы определить так их смысл, то увидим, что один стих рождает другой, не обусловливая в начале то, что должно быть в конце; так возникает беспорядочная масса слов, кое-где позвякивающая рифмой и небогатая содержанием.

Исключением среди наших Трагедий и Комедий (вызывающих небеспричинное возмущение), которые ни законам приличий, ни законам искусной Поэзии не следуют, является лишь трагедия "Горбодук" {188} (я говорю лишь о виденных мною самим). Однако несмотря на изрядное количество исполненных величия монологов и звучных фраз, достигающих высот слога Сенеки {189}, и высокую нравственность, которой она, доставляя удовольствие, учит, преследуя этим цель истинно поэтическую, все же, по правде говоря, она небезупречна в частностях, и это меня огорчает, потому что и она не может стать образцом совершенной Трагедии. Неверно представлены в ней место и время, два необходимых спутника всех видимых действий. Сценическое действие должно соотноситься с одним местом, и время, предназначенное для этого действия, как указывают и Аристотель, и здравый смысл, не должно выходить за пределы одного дня; здесь же, вопреки законам искусства, множество и дней, и земель.

Но если таков "Горбодук", то сколь же хуже все прочие, в которых на одной половине сцены расположена Азия, а на другой - Африка и столь много земель более мелких, что актер, появляясь, тотчас должен объявить, где он находится, иначе его не поймут? Вы видите, как три дамы собирают цветы, и должны верить, что на сцене сад. Потом вдруг на том же самом месте вам сообщают о кораблекрушении, и вас же винят, если вы не видите на месте сада скалу. Вслед за тем появляется отвратительное огнедышащее чудовище, и несчастные зрители должны забыть о скале и вообразить пещеру. Когда же выбегают две армии, представленные четырьмя мечами и четырьмя щитами, какое стойкое сердце откажется увидеть в этой сцене решительное сражение?

Что до времени, то с ним и вовсе не церемонятся. Вот обычный пример. Он и она, юные наследники знатных родов, влюбляются друг в друга. Следует множество приключений, потом она беременеет и производит на свет прекрасного мальчика, которого вскоре теряет и который вырастает, влюбляется и вот уже сам намерен обзавестись потомством - и все это в течение двух часов; о нелепости сего для разума спросите у разума. Искусство же всегда учило другому, и примеры из прошлого это подтверждают; ведь даже в наше время простые комедианты в Италии не допустят ничего подобного. Однако кто-нибудь непременно вспомнит "Евнуха" Теренция {190}, действие которого длится два дня, - но не двадцать же лет. Да и дело здесь в том, что представление было рассчитано на два дня и комедия писалась сообразно. Хотя Плавт {191} тоже однажды допустил ошибку, но лучше уж с ним вместе попадать в цель, нежели промахиваться. Однако могут сказать, как же тогда представлять те события, которые требуют перемены места и длительного времени? Будто неизвестно, что трагедия подчиняется законам Поэзии, а не Истории, и она не обязана в точности следовать за событиями, она свободна и должна выдумать новое содержание или приспособить события истинные к своей наибольшей пользе. К тому же многое из того, что невозможно показать, можно рассказать, надо только попять разницу между описанием и изображением. Например, сначала я рассказываю (находясь перед вами) о Перу, а потом о Калькутте, хотя показать их я могу лишь с помощью лошади Паколета {192}. Это было и в обычае древних, которые призывали nuncius {Вестника (лат.).}, чтобы он рассказал о событиях, происшедших в прошлом или в других странах.

Наконец, показывая многие действительные события, следует начинать не с ab ovo {С яйца {193} (лат.).} (как говорит Гораций), а сразу с решающего момента того единственного действия, которое необходимо изобразить. Лучше всего это объяснить на примере юного Полидора {194}. Во время Троянской войны отец Полидора - Приам отослал сына, дав ему огромные богатства, к Полимнестору, царю Фракии, который через несколько лет, узнав о гибели Приама, убил его сына, чтобы присвоить себе его богатства. Гекуба {195} нашла тело мальчика и изыскала способ в тот же день отомстить царю. С чего бы начал любой из наших сочинителей трагедий? Конечно, с отъезда ребенка. Затем последовало бы путешествие во Фракию, которое длилось бы не один год и вело бы через многие земли. А с чего начинает Еврипид? С того, как нашли тело мальчика, остальное же рассказывает дух Полидора. Этого и тупице достаточно.