Защита - [25]

Теплицкий сновал вверх-вниз с деловым и озабоченным видом. Он отказался от совместных действий и за цветами съездил один в зелёное хозяйство, по цветочным магазинам, на рынки и на вокзал. Зато теперь были видны его усилия – украшением зала была масса цветов.

Поблескивая лысой головой, по лестнице поднялся Левкович, и у него, как всегда, был взъерошенный и задиристый вид.

– Галстук – смерть женщинам, – вызывающе начал он. – Где вы его достали?

– Жена достала, – ответил Мокашов, конфузясь, хотя галстук «на всякий случай» обычно валялся в одном из ящиков рабочего стола.

– У него, – посмеиваясь собственным словам, вмешался Невмывако, – очень просто: он достал жену, а она всё остальное.

«Но куда пропали ребята? – думал Мокашов. – Где они?»

– В этом нет ничего особенного, – продолжил Левкович, взглядом он походил на птицу, – жена и не это способна достать. Случалось, жены доставали многое…

Свои загвоздки на защите Левкович объяснил просто:

– Перед советом, – пояснил он, – позвонили от Келдыша и попросили пропуска заказать. И этой самой, что сорвала в Яремче наш семинар. Я отбивался, как мог. Но, слава богу, всё обошлось. Не получилось у них на этой защите людей с навозом смешать.

И вот распахнулись двери залы. «К столу, к столу!» – раздались голоса. И Протопопов повел Левковича, как свадебного генерала, а остальные потянулись следом. Невмывако шёл с Мокашовым рядом и, не останавливаясь, говорил:

– Возвращайтесь, Борис Николаевич. Все возвращаются. Могу за вас похлопотать. Вы ведь завязывали, вам и развязывать. Хе-хе-хе.

А Мокашов почему-то подумал о важности первой волны разряжения, вторая волна шла значительно дольше и не решала ничего.

Посадили их в самом конце стола.

– Какая немилость! – возмущался Кирилл. – С таким же успехом могли и на кухне посадить!

– Крабы, – удивлялись рядом.

– А помнишь, – сказал Кирилл, – было время: в витринах одни только крабы и портреты вождя. Потом только крабы. Потом ни того, ни другого.

2

– Мода, – оправдываясь, сказал Протопопов, – по-человечески не можешь сесть, того и гляди где-нибудь лопнет.

– Выходит, вы не любитель узкого, – подхватил Левкович. – Смею заметить: скоро широкое будут носить.

– Вы прорицатель, Моисей Яковлевич! И как вам удаётся предсказывать?

– Да, действительно.

А на другом конце стола началась самодеятельность.

– Выпьем за тебя, – говорил Севе Семёнов, – за рядового аспирантуры, однако наука – не твоё. Бросай её, и хочешь – завгаром устрою или заведующим пресс-центром. Но извини, это кто?

Блондинка между Левковичем и Протопоповым соблюдала строгий вид. Была она не первого класса, и всё-таки ничего.

«Точно собака Баскервилей», – подумал Семёнов, проследив её стерегущий взгляд.

– Да кто она?

– Мурена натуральная, протопоповская жена.

– Да она выше его.

– А ничего.

– А эта? – кивнул он на женщину помоложе, в прозрачной кофточке.

– Машинистка кафедры. Люба.

Лицо Любы хранило довольное выражение. Как у кошки, слопавшей воробышка.

3

Вечер разворачивался по всем правилам искусства. Сначала тосты звучали формально и холодно, и каждый в душе посмеивался над неловкостью других. Но ели, пили и время от времени выходили покурить, а возвращаясь, садились не там, где сидели прежде, и в разномастной массе гостей появились свои перекрёстные связи. Возникла самодеятельность, стало неуместно говорить для всех сразу, и приглашённые разбились на группы, несколько островков, и шум стоял от того, что говорили разом и иногда старались друг друга перекричать. Сделалось весело, и дело шло к тому, что будет ещё свободней и веселей.

– Всё ещё в аспирантах числишься? – расспрашивал Семёнов Севу. – А знаешь, что есть аспирант? Аспирант от слова «аспиро», что значит «стремлюсь». К чему ты стремишься?

И Сева путано объяснил.

«Определённо, у неё кошачья мордочка, – подумал Семёнов о Любе, – но кого она слопала или слопает, пока вопрос».

– Ты не слушаешь, – обиделся Сева.

– Поверь мне, скучная тема – напившийся аспирант.

– Братцы, пора дарить, – сказал Кирилл.

– Сейчас идём!

– Помню новоселье у Иркина, – сказал Семёнов. – Купили вскладчину магнитофон. У Иркина глаз-ватерпас. Магнитофон – он видит по коробке. Лосев встал: позвольте мне от соратников по домино, преферансу и по работе. Иркин открыл коробку, а там кирпич с ленточкой и надписью «весовой макет». Точное весовое соответствие. У Иркина челюсть отвисла.

– А позже и настоящий преподнесли.

– Не понимаю, – вмешался в разговор Невмывако. – Сначала всё, что есть мочи, клянут, а после вспоминают, как прекрасное, словно паршивого совсем не было. Вот я в отделе Минотавром…

– Надо же, – картинно удивился Кирилл, – человек добровольно объявляет себя человекобыком.

– Нет, вы скажите, – приставал Невмывако к Семёнову, – Борис Викторович – человек толковый?

– Вроде бы.

– Так с чего он меня тогда в замы взял?

– Прислали вас. Свалились тогда на нашу голову.

– Но мог не взять. Доказывается от противного… Вот этот тихоня, – Невмывако кивнул на Мокашова, – тогда такую штуку укурил. Увёл жену руководителя… Извините, я объясню. Отчего популярен нынче хоккей и у интеллигенции? Ведь хоккей, согласитесь, грубая игра. Так и в интеллигентности много звериности в крови, и руки чешутся. А дерутся мышцами других – игроков. Условно. Меня взяли, чтобы Борис Викторович мог сказать: сам-то я добрый, замы у меня собаки.