Заря над степью - [198]

— Правду говорит Ширчин-гуай!

— Ну, вот и договорились, — улыбнулся старик, и взгляд его потеплел. — И бумага не продырявится, пока не проткнешь, и умница не спохватится, пока не напомнишь, говаривали в старину. Вот и я решил вам напомнить: уважайте чужой труд, вы бойцы народной армии. Учитесь ценить человека и труд его. Нужно брать пример с советских людей. Вы должны брать пример с бойцов Красной Армии — защитников счастья народов. Учитесь ратному делу. Умейте владеть оружием, что вам вручил народ. В мое время мы такого оружия и не знали. Выдавали нам старые берданки, да и то не каждому. С ними мы и шли в бой против черномундирников. Каждый патрон у нас был на счету. Иной раз приходилось по три-четыре патрона на солдата. Бывало, поделимся патронами друг с другом, поклонимся на север, где родимая сторона, и в бой. На весь полк одно орудие было, да и то захваченное у неприятеля. Но дрались мы отчаянно и побеждали врага. Не хотелось нам, чтобы на нас снова тяжкое чужеземное иго навалилось. Мы верили: рано или поздно народ завоюет свободу.

Однажды наш полководец Хатан-батор Максарджаб отрядил две сотни цириков, отдал нам единственную пушку и под командой офицера Мурунги — он был из чахаров — послал нас против сильного отряда черных. Пушку нам придали для устрашения вражеского войска. Пушка эта была не простая. Богдо-хан присвоил ей звание "джанд-жин бу" — "пушка-полководец". И вот почему. Однажды наш пушкарь выстрелил так удачно, что угодил прямо в дуло вражеского орудия. Орудие взорвалось и уложило человек тридцать орудийной прислуги. Вот и назвали пушку полководцем, а артиллеристу дали звание батора.

Мурунга, про которого я вам уже говорил, был злой, несправедливый человек. Иначе как паршивыми собаками он нас не называл, себя приказал величать "господином-батюшкой". Глядя на своего начальника, все чахарские командиры тоже стали нас звать паршивыми собаками. Обидно стало нам, халхасским солдатам, сиротами мы почувствовали себя в чужом краю без Хатан-батора. И пошел среди нас ропот. Что ж это такое? Разве халхасский Джавдзанджамба набрал в свои войска собак, а не людей, за что нас паршивыми собаками обзывают?

Троекратно атаковали мы отряд черномундирников. Много вражеских солдат забрали в плен, добычу взяли немалую, только по шатрам начальников она вся разошлась, к их рукам прилипла. Черные ограбили китайцев, добра у них было немало, но отнятая у них добыча досталась "господину-батюшке" и его слугам.

Подошли мы к чахарскому монастырю Лабай. Мурунга отделил халхасских цириков от своих, взял с собой лишь артиллеристов с "пушкой-полководцем", забрал всех пленных и со всем обозом вроде на разведку пошел, а нам строго приказал стоять у монастыря и ждать его приказа. Той же ночью прискакал к нам один артиллерист из наших и рассказал, что Мурунга изменил и идет на соединение с черномундирниками. Пустились мы вдогонку, настигли изменника на рассвете, окружили его лагерь. "Господин-батюшка" выскочил из шатра с саблей в руках, кинулся было на нас, заорал: "Предатели, бунтовщики!" Осерчали мы, кто-то успел хватить его по руке саблей, взяли тут его со всеми изменниками. Нашли письма к Мурунге и его заместителю от шведского резидента Ларсена, на месте расправились с Мурунгой и со всей его бандой.

У "господина-батюшки" в обозе нашли уйму награбленного серебра, одежды и всякой рухляди. А мы как раз оборвались вконец. И порешили мы серебро в казну сдать, а одежду меж собой поделить. Мне по жребию достались штаны на волчьем меху и подбитый барашком шелковый жилет.

А в скором времени был заключен мир. Отозвали нас в Урду. Идем и дрожим, расстреляют нас за "господина-батюшку"! Прошел слух: за убийство ханского полководца на нас подали жалобу его родичи. Но дело замяли, письма, что мы у него нашли, против него говорили. Мы привели с собой трех командиров — сообщников Мурунги. В Урге их допросили, и они тоже показали, что поддались на уговоры Ларсена и шли на соединение с черномундирниками. Хорошо хоть, что мы этих трех офицеров сгоряча-то не порешили. Иначе пришлось бы нам тогда туго. Ведь жалобу-то подавал не кто-нибудь, а нойоны да чиновники. Требовали строго наказать нас за самоуправство.

Вот как при автономном правительстве цирикам жилось. Сравните-ка свою жизнь, и вы будете ценить ее еще больше. Многое уже для вас стало привычным при народной власти, так что вы порой и не понимаете ее настоящей цены, — заключил свой рассказ Ширчин, под громкие аплодисменты сошел с трибуны и сел за стол рядом с командиром.

Взволнованные его рассказом бойцы начали задавать вопросы. Ширчин рассказал им о Сухэ-Баторе, о его отваге и подвигах в борьбе с несправедливостью, о его громадном личном обаянии. Незаметно для всех дружеская беседа Ширчина с солдатами затянулась почтп до самого обеда.

— Ну а теперь приглашаю вас с нами отобедать, — пригласил Ширчина командир эскадрона.

Бойцы провожали гостя гурьбой. Командир эскадрона сказал:

— Жаль, не можете до вечера остаться, посмотрели бы нашу самодеятельность. Сегодня у нас как раз концерт. Среди бойцов такие артисты есть, что хоть сейчас в театр.