Зарубежный детектив - [117]

Стараясь сохранять бесстрастный вид, комиссар Жардэ внимательно рассматривал женщину, сидевшую напротив. Он с удовлетворением отметил ее замешательство — руки машинально теребили «молнию» пестрой холщовой сумки на коленях, жемчужные капли пота на подбородке слегка подпортили макияж цвета загара, глаза прятались за дымчатыми в белой оправе очками-иллюминаторами. С трудом верилось, что перед ним сидела мать Жюльена Комбрэ. Жардэ оценил тот факт, что она не изображала чрезмерной скорби. Ничто не подавляло его больше, чем громкие сцены отчаяния, которым, пусть и вполне искренне, зачастую подвергали его матери или жены.

Маленькая, пышная, в облегающем белом платье, перетянутом блестящим поясом с золоченой пряжкой, коротко стриженные и выкрашенные плохой краской волосы. Сколько ей лет? Далеко за пятьдесят? Комиссару ничего не стоило бы спросить об этом, но ему всегда хотелось прежде самому составить впечатление о собеседниках, и он с потаенным смакованием отмечал, что первое суждение часто оказывалось верным. Эта дамочка, подумал он, выложит все и даже сама того не заметит. Уже через минуту он признал, что ошибся по всем параметрам, отчего еще больше вошел в азарт.

Из кучи бумаг, громоздившейся на столе, Жардэ вытащил папку, положил ее перед собой, развязал тесемки, но открывать не стал. Как всегда, неуклюже он собрался пробормотать общепринятые, такие фальшивые в подобных случаях слова соболезнования, но собеседница, все больше нервничая, если судить по рукам, теребившим «молнию», опередила его:

— Я приехала всего полчаса назад. Скажите мне, господин комиссар, что же произошло. И, прежде всего, как вы узнали мой адрес?

— Это не я, мадам, а уголовная полиция в Марселе.

— В Марселе? Но я ведь живу в пригороде, в Кассисе!

От такой наивности Жардэ стало смешно.

— Согласитесь, это не так уж далеко от Марселя. Мы обратились туда с просьбой о розыске.

— То есть как?

— Это долго объяснять.

— За десять лет я не помню, сколько раз меняла адрес, не смогу даже перечислить.

— Значит, полиция знает свое дело.

Шум вентилятора, месившего теплый воздух в комнате, стал вдвойне заметнее в тишине, воцарившейся на несколько минут. Капелек пота на подбородке у женщины прибавилось, и комиссара подмывало протянуть ей салфетку и попросить вытереть лицо, все больше приобретавшее клоунские черты. Но женщина спокойно произнесла:

— Стало быть, Жюльен умер.

Опережая вполне возможный взрыв плача, Жардэ спросил:

— Когда вы его видели в последний раз?

— Когда я его видела… Пожалуй, прошло уже несколько лет. Он был еще мальчишкой, а думал лишь об одном — о совершеннолетии. То есть о своей свободе. И как только ее обрел, он меня бросил. Вот и все. Совсем просто.

— И с тех пор вестей от него вы не получали?

— Нет.

— Размолвка, видимо, была крупной?

— Как посмотреть. Во всем виновата эта алжирская война, господин комиссар, мальчику такое довелось увидеть — трупы на улицах, преследования, муки людей, взрывающиеся дома — как вы хотите после этого, чтобы он вел себя нормально? После смерти моего мужа-коммерсанта, оптовая торговля вином в Оране, я держала винную лавочку. О, большим состоянием это не назовешь, но хватало на жизнь и на пристойное воспитание мальчика. А потом произошли все эти ужасы, которые называют «кровавым днем всех святых» в Оресе и в Большой Кабилии, и все прочее. До тех пор я неплохо ладила с алжирцами и осталась бы там, где родилась, но, согласитесь, какой смысл было продолжать торговать вином в мусульманской стране, когда все другие черноногие бежали. И я тоже решила уехать. Продала, а практически отдала лавочку одному арабу, который давно к ней присматривался, и вскоре оказалась в Марселе с несколькими чемоданами и самой малостью денег. Ассоциация помощи беженцам выделила мне жилье, и я стала зарабатывать на жизнь горничной. Жюльена отдала в школу, но у него уже начался трудный возраст. Он стал скрытным… Короче, в семнадцать лет он решил, что все знает, и нанялся рабочим на стройку. Тогда много строили! Это продолжалось недолго, потом его уволили, потому что он все время скандалил с мастером. Дома я его видела все реже и реже. Хотя он и бросил работу, деньги у него водились. В общем, я спину гнула по чужим домам, а он таскался незнамо где. Ах, господин комиссар, бог покарал меня сегодня, за то, что я тогда закрывала на все глаза. Но вы-то понимаете меня? Одинокая женщина, столько забот, жизнь дорожает без конца. Проявила малодушие. Меня где-то устраивало, что денег сын не просит.

Зазвонил телефон, и инспектор Бакконье, усердно отбивавший на машинке показания мадам Комбрэ, стараясь уплотнить чересчур длинные фразы, снял трубку. Послушав, он многозначительно взглянул на Жардэ. Тот встал и перешел в соседнюю комнату.

— А, это вы, Лардье? Вернулись? Что? Кто-то рылся в вещах Абади? Сейчас приехать не могу. Я перезвоню.

Прежде чем вернуться на свое место, комиссар вышел в коридор к питьевому автомату, подождал, пока сработает, и большими глотками выпил стакан теплой кока-колы.

— Опять барахлит чертово устройство! — проворчал он.

Он вдруг с удивлением подумал о поведении мадам Комбрэ, до этого казавшемся ему естественным. Она подробно распространялась о своих размолвках с сыном в пору его юношества и совсем не коснулась его гибели, как если бы это преступление и вообще все, что произошло с Жюльеном после их разлуки, совсем не интересовало ее.