Зарубежная Русь - [8]
Львов. Университет и церковь св. Николая.
В силу этой конституции, определившей положение народов Австрии, русский народ признавался одним из государственных, как и русский язык получал права одного из государственных языков. Однако, под русским подразумевался не русский литературный язык, но язык малорусский, «рутенский» (ruthenisch) или «украинский». Напротив, русский язык, т. е. литературный язык России, становился в обычном употреблении признаком «москалефильства», т. е. влечения к «Москве», России. В зависимости от того, каковы были отношения центрального венского или местного Галицийского правительства к украинцам, изменялось и его отношение к представителям этого культурно-политического направления, причем в последнее десятилетие враждебные России украинцы встречали в Вене похвалы и поощрение и, наоборот, в партии «москалефилов» правительство все более определенно видело своих врагов. Все развитие Галицкой Руси за десятилетия, протекшие с 1867 года, определяется тем положением, какое русский народ и язык заняли в государстве, согласно новой конституции. Управление страной центральное австрийское правительство сохранило в польских руках. Это значит, что избирательный закон, определявший выборы в местное законодательное представительное учреждение, сейм (во Львове), был составлен так, что большинство членов сейма принадлежало к польской национальности и к состоятельным, консервативно настроенным классам ее. Комиссия сейма, которой вверялось управление местными делами (нечто в роде земской управы), состояла в большинстве своем из поляков. Наконец, наместником австрийского императора в Галиции назначался до последнего времени какой-нибудь богатый и видный представитель польского дворянства, по своим убеждениям человек консервативного направления. Все это обеспечивало сохранение за Галицией ее польского отпечатка и политического преобладания поляков. Конечно, об «утеснении» других народностей края теперь уже не могло быть и речи. Конституция гарантировала русскому населению страны право обучения в русской нижней и средней школе, право суда на своем языке и т. д. Практика жизни ввела во Львовском университете несколько кафедр на русском языке; общий конституционный уклад жизни допустил широкое развитие русской печати, русских просветительных и иных обществ, школ и т. п. Тем не менее, по отношению к проценту населения, русских учреждений оказывалось меньше, чем польских, и русские пользовались меньшим политическим значением. Вследствие этого, русское политическое движение, специально «украинское», т. е. основывающееся на самостоятельности малорусской национальной жизни от общерусской «Российской», приобрело в значительной мере характер непрестанной борьбы с поляками, борьбы, продолжавшейся с небольшими перемириями вплоть до войны 1914 года.
Так складывалось в Галиции новое национальное самосознание, для которого требовалось и новое орудие выражения. Тот язык, на котором писали люди, старого поколения, стремившегося к литературному единению с Россией, оказывался настолько безобразным, настолько чуждым и русскому языку, и местным народным говорам, что это «язычие» внушало к себе только насмешки. Конечно, проще всего было бы обратиться к самым источникам «язычия», т. е. к живому русскому литературному языку, и усвоить его. Так и стало поступать молодое поколение «москалефилов», образовавшееся в начале 20-го столетия: оно правильно писало и говорило по-русски, поддерживало оживленные связи с Россией и т. д. Но общий путь развития галицко-русской интеллигенции пошел иным путем, мимо России и даже более того: враждебно России, от которой украинцы стремились возможно обособиться. Как далеко зашел этот процесс, пока сказать трудно. Быть может, он далеко не имеет того всеобщего характера, какой стремились придать ему главные деятели движения. Во всяком случае, события 1914 года застали процесс образования обособленного «украинского» национального самосознания в Восточной Галиции не завершившимся. На это указывают и неустойчивость литературного украинского языка, и то влияние, какое имеют в движении отдельные лица, собственно главари «кружков», и переходы людей из одного (москалефильского) лагеря в другой (украинский).
Львов. Бернандинская площадь.
Украинцы приняли особенную азбуку, которая отличается от русской и начертаниями некоторых букв, и выпущением некоторых; их литературный язык, видимо, стремится обособиться от общерусского введением значительного числа польских и немецких слов. Этот печальный факт разрыва общерусского культурного единства объясняется как сочувствием австрийской власти такому разрыву, так и стремлениями политических вождей Галицкой Руси обосновать свою борьбу за политические права народа в Австрии связью с народными массами. Следует признать, что в этом отношении украинцы добились многого: они заставили польское большинство Галицийского сейма принять в 1913 году новый избирательный закон, обеспечивающий русскому населению страны более справедливое и более широкое представительство. Не довольствуясь существованием нескольких украинских кафедр во Львовском университете, где преподавание вообще велось на польском языке, украинцы после продолжительной и ожесточенной борьбы, сопровождавшейся прямо-таки кулачными боями между студентами двух национальностей, добились обещания устроить в Галиции отдельный русский университет.
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.