Зарубежная политическая лингвистика - [28]

«пастухами», так как в арабоговорящем мире под стадом обычно имелось в виду стадо овец. Фигура пастуха выделялась на фоне практически не отличимых друг от друга животных. Его вертикальный торс контрастировал с горизонтальными туловищами овец, тем самым возвышая его. С ослаблением турецкого господства возникла новая метафора, служащая для представления местной власти: a^cyan, в переводе «глаза» [Ayalon 1987: 66]. Значение этой метафоры, связанное с понятиями центрa и вертикальности, вряд ли нуждается в дальнейших комментариях.

Более ранняя оппозиция типа «пастух – стадо» уходит глубоко корнями в семитскую традицию. Например, в Псалме 23, автором которого считается царь Давид, написано: «Господь – Пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться… " Однако контраст вертикального положения правителя и горизонтального положения управляемых имел место задолго до этого. Около 1800 г. до н. э. древний вавилонянин называет приближенного царя awilum, «мужчина», а одного из тех, кем правят, – mushkenum – «тот, кто унижается» [Schloen 2001: 285–286]. Шумерская письменность и в более ранние периоды истории характеризовалась схематическим изображением слова «мужчина» в виде повернутой боком верхней части туловища [Kramer 1963: 302], в то время как правители на письме отображались в виде вертикального штандарта: шеста со знаменем или символом наверху и клиновидным основанием. Это основание помещалось в специальном отверстии, обеспечивавшем вертикальное положение [Szarzyсska 1996: 1—15]. По мере того как семитские языки – аккадский, затем арамейский и в конечном итоге арабский – вытесняли шумерский, возникали новые метафоры, каждая из которых моделировалась на основе исходного признака, противопоставляющего отчетливо видимую вертикальную фигуру на фоне лишенных различия горизонтальных.

Метафора в яванском языке(unggah-ungguh). В традиционном Яванском обществе короли правили с помощью так называемых priyayi. Это заимствованное слово образовалось от санскритского priya – «друг»; совпадение с русским приятель, вероятно, случайно. Они могли состоять с королем в различной степени родственных отношениях или не иметь с ним родства, но занимать более или менее высокую должность при дворе. Когда встречались двое priyayi, им нужно было определить, кто достоин изысканных почестей, зашифрованных в krama – эзотерической форме яванского языка, доступной только детям priyayi. Решение зависело от соотношения веса в обществе, обретенного вследствие близкого родства с королем, и важности занимаемой должности. Сигналом о взаимном умозаключении на этот счет служил акт невербальной коммуникации, состоящий из жеста, известного как unggah-ungguh. Оба вытягивали руки вперед, поворачивали их ладонями кверху и двигали ими вверх и вниз. Эти действия, интерпретируемые как имитация взвешивания, визуально символизируют взаимное определение социального положения вертикальным положением поднятых ладоней. Это, в свою очередь, помещало priyayi в центр внимания и делало их заметными на фоне невидимых wong cilik, «маленьких людей», чей низкий социальный статус и образование лишь в рамках примитивной (ngoko) или средней (madya) форм яванского языка не позволяли им исполнять ритуалы почтительности и лишали смысла unggah-ungguh [Errington 1985: 4, 27–40].

Язык волоф: «явная замедленность». В основном носители языка волоф живут в Сенегале, но, как водится в постколониальной Африке, распространены они и в соседних государствах, чьи границы были установлены колонизаторами без учета местного этнического своеобразия. Язык волоф подразделяется на два варианта. Первый из них – waxu gewel – существовал до колониальных захватов, но все сохраняется и традиционно ассоциируется с членами правящей касты. Waxu geer – вторая разновидность языка волоф, богатая средствами эмоциональной выразительности и метафорическим многообразием, используется обычными гражданами. Частотность употребления waxu geer увеличивается по мере уменьшения социального статуса и всецело применяется кастой griot для выражения мыслей, произносить которые было бы недостойным для людей, занимающих более влиятельное положение. Несмотря на то что носители языка волоф соотносят говорящих на waxu gewel и waxu geer с людьми, обладающими или не обладающими властью, наблюдения показывают, что говорящие, как правило, используют обе разновидности в зависимости от того, наделяют ли их социальное положение или непосредственные нужды правом требовать содействия или заставляют их просить милости у собеседника. Следовательно, превосходя всех по рангу, вождь никогда не пользуется waxu geer. Его речь, как и речь других важных особ, отличается «явной медлительностью»: небрежное бормотание, с частыми повторами и грамматическими ошибками. Народ волоф объясняет необходимость властных людей в ограничении себя waxu gewel тем, что иной раз весомость слов может подавить людей ниже по статусу [Irvine 1990: 131–145]. Пусть вес скорее осязаемая метафора, в ней есть и визуальный компонент. Вес имеет значение, поскольку обладающие властью люди могут давить на остальных соотечественников. Таким образом, в концепции языка волоф, и в этом он не отличается от рассмотренных примеров, наблюдается возвышение класса властных людей, а так как большему весу человека соответствует больший размер, то более властные люди визуально представляются увеличенными относительно менее властных. Пусть из описания языка волоф, доступного мне, следует, что фигуро-фоновая метафора носит имплицитный характер, все же она концептуализирует политическую власть.