Запретное чтение - [86]

Шрифт
Интервал

— Но с тобой точно все в порядке? — снова спросил Тим.

— Да. Он приходил только один раз?

— Да, только один. У тебя неприятности?

Рассуждая логически, можно было заключить, что это был тот же самый детектив, который приходил в библиотеку. Ему нужно было проверить все возможные зацепки, а адрес ему наверняка дала Лорейн. Если бы Рокки и в самом деле обо всем догадался и рассказал полиции, об этом говорили бы в новостях, по стране объявили бы розыск — в общем, дело не ограничилось бы одиноким парнем, который всего раз зашел, чтобы со мной поговорить. Но все это означало, что я попала в зону их внимания, и это мне совсем не нравилось.

— Нет-нет, никаких неприятностей, — заверила я Тима. — Просто все получилось очень неожиданно. Я имею в виду эту свою поездку.

— Ну круто. Если вернешься на днях, предупреждаю: нас все выходные не будет. Отменили репетицию в пятницу, чтобы поехать на эту их затею в Сент-Луис. Посчитали, что это важнее, чем репетиция. Едем всей труппой.

— Что за затея?

— Ну ты ведь видела листовки внизу? Про мальчика, который ушел из дома? Ну, пикеты, помнишь?

— Ах да.

Через секунду связь прервалась и больше не возвращалась — впрочем, я не очень-то этого и хотела. Мне казалось, что стены алькова пульсируют, что они холодные и влажные. Вот вам, пожалуйста: я забралась на самый край страны, никто не знает, где я, никому меня здесь не достать, и все равно кольцо вокруг меня сужается. Детективы шарят по библиотеке и по моей квартире, а единственный человек, на которого я рассчитывала, который должен был находиться за стеной моей гостиной, душа и громкий голос нашего здания, отправляется на пикет, который устраивают в поддержку сбежавшего, а на самом деле похищенного мною мальчика, и, наверное, будет его подбадривать и кричать «Беги быстрей!». Я огляделась по сторонам, отыскала глазами Иэна и вдруг почувствовала, что совсем не удивлюсь, если увижу на одной из скамеек отца, а рядом с ним — Рокки и Гленна, и еще Чарлтона Хестона, мистера Геля и Лорейн.

— Это твоя жизнь, — скажут мне они. — Ты имеешь право сидеть тихо и не высовываться.

— Мисс Гулл! — громко прошептал Иэн с другого конца здания, помахивая в воздухе розовой ксерокопией. — Тут сказано, что это единственная официально признанная священная реликвия во всей Новой Англии! И ведь мы оказались здесь совершенно случайно!

— Да, поразительная удача.

— А что такое реликвия?

Отец Диггс просунул голову в дверь и нарочито вежливо кашлянул. Иэн поднял глаза к потолку, перекрестился (мне показалось, что не в том направлении) и торжественно прошествовал в низкий дверной проем.

— А за что отвечает эта святая Береника? — спросил Иэн, когда я к ним присоединилась.

— Ну, не всякий святой должен непременно за что-то отвечать, — ответил отец Диггс. — Но ты можешь считать ее святой покровительницей этого прихода и французской деревни, где она жила.

Мы прошли по коридору, заставленному картонными коробками, и оказались в маленькой комнатке, где стояла вешалка с мантиями хористов, а в углу лежала груда чего-то, похожего на хлам, оставшийся после рождественского шествия: ангельские крылья, пастушьи посохи, скомканные куски белой материи. Отец Диггс почтительно отступал к дальней кирпичной стене, у которой стояло нечто вроде аквариума. Спереди аквариум прикрывала фиолетовая занавеска. Священник взволнованно потер руки.

— Ну, вот и он, — сказал он, отдернул занавеску и включил синеватую флуоресцентную лампу, которая мерно загудела над аквариумом.

Иэн прижался носом к стеклу, и мне пришлось выглядывать из-за его наэлектризовавшихся волос, чтобы увидеть, что же там такое внутри. В центре аквариума лежала выцветшая голубая подушечка, а на ней — нечто, напоминающее маленькую сосиску, белую и сморщенную.

— У него даже ноготь сохранился! — взвизгнул Иэн.

Отец Диггс наклонился над стеклянным ящиком и стал рассматривать палец вместе с Иэном. У меня потемнело в глазах, и я быстро прижалась щекой к прохладной кирпичной стене.

— Нет, — возразил отец Диггс. — Вряд ли это ноготь. По-моему, верхушка у него с другой стороны, он указывает вон туда.

— Почему вы так думаете? — поинтересовался Иэн, я закрыла глаза и услышала собственный пульс.

Отец Диггс ненадолго задумался и произнес:

— Если мне не изменяет память, он указывает вон туда. По-моему, палец клали таким образом, чтобы он указывал на юго-восток, то есть на Святую землю.

— Ну, если палец будет повернут на северо-запад, тоже получится, что он указывает на Святую землю, просто тогда до нее будет дальше, — отстаивал свою точку зрения Иэн.

Отец Диггс усмехнулся.

— Тоже верно, — сказал он с одобрением.

— Потому что я почти уверен, что это все-таки ноготь, — настаивал Иэн. — Мисс Гулл, посмотрите! Ведь это же ноготь, правда?

Я открыла глаза — в основном для того, чтобы проверить, заметил ли отец Диггс, что Иэн не назвал меня мамой. Они оба внимательно вглядывались в предмет за стеклом, слегка запотевшим от дыхания Иэна. Я подумала, что палец может указывать куда угодно — в сторону Канады, Мексики, России или Иерусалима, все равно никакой разницы не будет. На всем белом свете не нашлось бы такого места, куда можно было бы убежать, где можно было бы почувствовать себя в безопасности. Но что еще может означать указующий перст, кроме очевидного: «Беги! Беги! Беги!»?


Еще от автора Ребекка Маккаи
Мы умели верить

В 1985 году Йель Тишман, директор по развитию художественной галереи в Чикаго, охотится за необыкновенной коллекцией парижских картин 1920-х годов. Он весь в мыслях об искусстве, в то время как город накрывает эпидемия СПИДа. Сохранить присутствие духа ему помогает Фиона, сестра его погибшего друга Нико. Тридцать лет спустя Фиона разыскивает в Париже свою дочь, примкнувшую к секте. Только теперь она наконец осознает, как на ее жизнь и на ее отношения с дочерью повлияли события 1980-х. Эти переплетающиеся истории показывают, как найти добро и надежду посреди катастрофы. Культовый роман о дружбе, потерях и искуплении, переведенный на 11 языков.


Рекомендуем почитать
Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Акука

Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Сказки для себя

Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…