Запретная женщина, или Первая жена шейха - [86]

Там эмоции били фонтаном. Когда ливанцы танцевали, пели и смеялись, веселье принимало такие масштабы, что все просто валились от хохота. В такие ночи мне удавалось хоть на пару часов позабыть обо всем на свете.

Ни каждодневные междугородние и межконтинентальные телефонные разговоры, ни наше общение не проливали свет на планы Халида. От идеи с домом в Швейцарии мы давно отказались. С одной стороны, потому, что я не горела желанием жить одна в пустом доме, с другой — потому что опасалась, что тогда я уже не смогу летать в Дубай (в мир моих грез…). Я была бы, так сказать, «устроена», и Халиду незачем было бы торопиться с осуществлением своих планов. Нет, этого мне хотелось меньше всего.

Как бы то ни было, мое смутное предчувствие, что Халид постепенно свыкается с печальной реальностью и все меньше ей противится, с каждым приездом все убедительней подтверждалось. Он на глазах становился все более подавленным и серьезным. Я не могла отделаться от ощущения, что он в своей безысходности все больше склонялся к мысли о двойном браке. Когда в довершение ко всему он пригласил в Дубай и мою маму, эти подозрения усилились. Однако все по порядку.

Мы ужинали в ресторане с видом на яхт-клуб «АбуДаби Марина», когда Халид вдруг сказал:

— Верена, а что, если мне купить для нас дом где-нибудь на Джумейра Бич? Мы бы могли каждую неделю проводить несколько дней вместе, а остальное время я был бы в Аль Вахе…

Я, позабыв про еду, изумленно уставилась на него. Мне, конечно, было ясно, что он подразумевает под «остальным временем».

— Ты шутишь?…

— Нет, я не шучу. Разумеется, твоя мама тоже переехала бы в этот дом. Ты не можешь жить одна, таковы наши обычаи. Я бы открыл для нее бутик в «Дейра сити-центре», чтобы ей было чем заняться и она не скучала. А ты, хабибти, просто была бы нашей общей радостью.

— Послушай, Халид, я, честно говоря, по-другому представляла себе наше будущее. Я имею в виду то, что ты собираешься проводить часть времени в Аль Вахе.

Он помрачнел.

— Я бьюсь как рыба об лед, ломаю себе голову в поисках выхода, я всех замучил в Аль Вахе бесконечными отговорками. Ты думаешь, это так легко для меня? Нам нужно наконец найти решение.

— Посмотри на меня, Халид, — спокойно произнесла я. — Ты что, серьезно надеешься, что я смогу делить тебя с другой женщиной?

— А почему бы и нет? Моя любовь, моя жизнь принадлежат тебе.

— Нет, я никогда на это не решусь. А ты? Ты действительно веришь в то, что твоя совесть выдержит такую жизнь, полную лжи?

Он тяжело вздохнул.

— Поверь мне, — продолжала я, — она раздавит тебя. Ты очень скоро меня возненавидишь. Неужели ты не видишь, насколько нереальны твои планы? Мы нигде не сможем быть вместе, кроме как в своих собственных четырех стенах. Жизнь в подполье и во лжи — нет, Халид, это недостойно нашей любви.

Наступило минутное «молчание в эфире».

— Прости, дорогая, это отчаяние рождает во мне такие бредовые идеи… — произнес он наконец.

Ночью на меня навалилось удушающее сознание собственного бессилия. Но какая-то сила, которая была могущественней пустыни и сильнее разума, вопреки всякой логике, помогла мне сбросить это бремя, чтобы жить дальше.

МАМА И ХАЛИД

Когда мы с мамой и её подругой Урзиной приземлились в международном аэропорту Абу-Даби, нас встречали чуть ли не как правительственную делегацию. Халид оказал маме честь, лично явившись из-за стеклянной перегородки, а Ибрагим по этому случаю облачился в традиционный национальный костюм. В своих развевающихся одеждах и с чалмой на голове, заметно прибавившей ему роста, он был похож на волхва. Поистине сказочное явление!

Они оба смеялись в радостном предвкушении встречи с тещей и предстоящей «культурной программы». Они набросились на нас со своими бесконечными приветствиями и любезностями. Мама с Урзиной были совершенно ошеломлены.

Когда «почетный груз» был размещен в машине, Ибрагим с песнями помчал нас всех по ровным, как крышка стола, песчаным просторам. Мама с Урзиной переглянулись и прыснули со смеху. Ибрагим, явно воспринявший это как поощрение, затянул очередную песню. Халид только горестно качал головой, когда пение заглушало его беседу с мамой. Он обстоятельно расспрашивал её о каждом члене семейства, его самочувствии и успехах. Поскольку мама уже хорошо усвоила этот ритуал благодаря телефонным разговорам, она была во всеоружии готовых историй.

В конце концов, мы добрались до отеля «Интерконтиненталь» в самом конце Корниче.

Ибрагим величественно направился впереди всех через холл к стойке портье. Я в первый раз видела его в национальном костюме и была в глубоком восторге от этого зрелища.

Потом мы отправились по своим номерам. Распаковав чемодан, я постучалась к маме. Она открыла дверь, впустила меня и, прислонившись спиной к двери, посмотрела на меня.

— Во что ты меня втравила? — сказала она и расхохоталась.

— Я и сама не ожидала такого приема!

Мы смеялись и смеялись и никак не могли остановиться. Как только кто-то из нас пытался произнести хоть слово, мы обе тут же опять валились от хохота. Наверное, оттого, что мы обе отличались склонностью к гипертрофированному восприятию определенных вещей и ситуаций.