Запретная женщина, или Первая жена шейха - [83]

Я смеялась вместе со всеми, пока вдруг не заметила, что все смотрят на меня так, как будто я была героиней его последнего анекдота. Мои щеки запылали. «Нет, только не это!» — подумала я. Но не успела я раскрыть рот, как маг уже «перенес» меня на сцену, где я, к всеобщему веселью, стала подопытным кроликом в его фокусах.

Так мне на пару часов благополучно удалось позабыть обо все на свете. Но враг — неумолимая реальность — был рядом. Я уже находилась на той стадии, когда отъезд означал для меня чуть ли не избавление от мук.

В последний день мы ещё раз окунулись в пестрый, веселый хаос древних улочек и переулков. Мы прочесывали антикварные магазины, пока наконец не очутились на старинном базаре Хан-эль-Халили. Халид искал подарок для матери, которую боготворил. И все же нас окружала свинцовым облаком атмосфера расставания. Я, как в трансе, бродила посреди ослиных повозок, людей, тощих облезлых кошек и каких-то трехколесных, пронзительно бибикающих драндулетов. В воздухе разливалась тяжелая смесь запахов — кипящего масла в котлах, чеснока и жирной сладкой пахлавы. Сквозь ровный гул базара пробивались возгласы муэдзина. «Как мне теперь жить без всего этого?» — думала я с тоской. Мне вдруг стало все равно, потеряюсь я в этом живом лабиринте или нет. Во мне рос какой-то смутный протест против отъезда и разлуки. Халид, должно быть, почувствовал это. Он вдруг взял мою руку и крепко сжал её. А я вдруг испытала дежавю. Я пыталась вспомнить, где и когда это со мной было. И вдруг меня осенило — Виктория-стейшн, Лондон…

— Rush-hour…[48] — пробормотала я машинально.

— Машви?[49] Ты проголодалась? Давай пообедаем здесь? — откликнулся Халид.

Он явно устал от этих нервных перегрузок, это было написано у него на лице. Я впервые за целый день рассмеялась.

— Да нет! Я сказала «rush-hour».

Он не понял, что я имею в виду. Да это было и непросто.

— У меня только что было дежавю, — пояснила я.

— Здесь?… На базаре Хан-эль-Халили?… С чего бы это?

— Сама не понимаю, милый. Но ты прав: идем обедать.

Так закончился последний день в Египте. Чемоданы были уже упакованы, и я представления не имела, что меня ждет впереди.

* * *

И вот настал этот зловещий момент — день отъезда и разлуки. Мой самолет вылетал в десять утра. Я завершала свой макияж, когда в дверь постучали. Потом я услышала, как уносят мой багаж. Дверь захлопнулась, и Халид крикнул мне:

— Дорогая, пора выходить!

Ночью мы почти не спали. Несмотря на заверения и обещания Халида, я никак не могла подавить в себе страх. Он говорил, что мы в ближайшее время увидимся — в Цюрихе, Каире или в Дубае. А потом что?… Он не знал ответа на этот вопрос. Сначала он должен побывать дома, а потом — иншалла[50]. Мое положение было, мягко выражаясь, незавидным, но Халиду было ещё хуже. Не хотела бы я оказаться в его шкуре.

— Верена!.. По утрам здесь часто бывают пробки на дорогах, — нетерпеливо поторопил он меня.

Я уже давно ломала себе голову, как мне поделикатнее напомнить ему о свидетельстве о браке. Если ему самому не придет в голову вернуть мне его. И вот я принялась у него на глазах рыться в своей сумке, делая вид, что никак не могу отыскать какую-то вещь.

Никак не могу найти… — нервно произнесла я, — один очень ценный сувенир… память о Египте. Куда же он пропал?

Он едва заметно ухмыльнулся.

— А, я вспомнила! Халид, ты ведь последним держал бумагу в руках.

Ты имеешь в виду свидетельство о браке? — Он смущенно рассмеялся. — Я не могу вернуть его тебе sweetheart.

Я смотрела на него, чувствуя, как во мне разливается горечь разочарования.

— Ты шутишь, милый?

Он молча покачал головой.

— Но как же так, Халид? Ты ведь помнишь, как я говорила в Асуане, что вставлю эти потрясающе красивые письмена в рамку и повешу на стене у себя в комнате, над кроватью?…

— Это невозможно, милая… Пожалуйста, постарайся понять. Ты… ты можешь этой бумагой разрушить мою жизнь. Так будет безопасней, если бумага останется у меня, вот и все.

Я вдруг словно озябла изнутри. Получается, что я способна на такие гадости. Я как будто окаменела. (Айлин оказалась права!)

Халид шагнул ко мне, словно желая обнять меня. Но во мне все вдруг взбунтовалось против него.

— Оставь, пожалуйста! — отстранила я его. — Мне надо собраться с мыслями.

Мне в этот момент были просто невыносимы ни его прикосновения, ни даже его взгляд. Я была глубоко оскорблена.

По дороге в аэропорт мы молча сидели рядом. У меня в глазах стояли слезы. Это недоверие жгло мне душу. Я вообще не знала, как буду жить с этим дальше.

Халид, терзаемый угрызениями совести, обещал мне сделать копию документа. Но это было слабое утешение. Роковые слова были сказаны, мое разочарование уже было не вытравить из души. А он разрушил наше взаимное доверие.

Когда я зарегистрировалась и сдала свой багаж, мы молча пошли в направлении паспортного контроля.

Халид смотрел на меня влажно блестящими глазами и не произносил ни слова. Мы, словно окаменев, неподвижно стояли в потоке пассажиров. Мы оба не знали, что ещё говорить. Потом вдруг неожиданно обнялись. Халид тяжело вздыхал и все твердил сдавленным голосом:

— Прости меня, милая, прости меня… Я не думал, что так получится…