Запретная женщина, или Первая жена шейха - [4]

Тем досаднее было для меня то, что мое сердце учащенно забилось.

И вот он сидит рядом, хладнокровный и неприступный, юноша, предки которого некогда защищали свои территориальные воды от британцев. Я была уверена, что растопить этот лед — всего лишь вопрос времени.

Внешне Халид отличался от своих арабских товарищей по учебе благородной удлиненностью всех своих форм. Он и во всем остальном был совершенно другим. Прежде всего, бросались в глаза его серьезность и необыкновенное честолюбие. К тому же он был красив особой восточной красотой. Его товарищи частенько баловали нас, девушек, сластями или всевозможными маленькими подарками, Халид же держался на расстоянии от слабого пола. А может, у него просто было недостаточно карманных денег. В то время как саудовцы и кувейтцы часами прочесывали магазины, Халида тянуло исключительно на спортивную площадку. Его главным увлечением был футбол, особенно он любил футбольный клуб Аль Ваха, значок которого он гордо носил на своей адидасовской тренировочной куртке. Я до сих пор вижу перед глазами зеленые полоски на белом фоне. Когда в Торквее шел дождь или было ветрено, он ходил в школу в этой куртке. Однажды ночью, провожая меня, он накинул мне её на плечи. Но это было гораздо позже.

Доверие между Востоком и Западом — Gott sei’s geklagt — росло с каждой неделей. Этому немало способствовало руководство школы. Оно регулярно организовывало совместные поездки за город и экскурсии, которые доставляли нам массу удовольствия.

Загадочные темные глаза Халида уже время от времени преображались едва заметной улыбкой. Что само по себе о многом говорило. Потому что он, похоже, с недоверием относился ко всему незнакомому. Я часто спрашивала себя, что же может скрываться за этим строгим фасадом. Тем удивительнее было для меня то, что он словно светился изнутри, когда рассказывал о своей родине и о пустыне. Хотя рассказывал он немного. Кроме того, я постепенно освоилась в принимавшей меня семье. Мне нравились десерты миссис Митчелл во всех их многообразных вариациях, как и её шампиньоны. Я постепенно привыкла даже к соленому сливочному маслу и к дождю. Но окончательно я «оттаяла», конечно же, во время нашего первого совместного знакомства с ночной жизнью Торквея. Насколько щедро Бог наделил темнокожих жителей планеты чувством ритма, настолько же щедро он, похоже, одарил англичан музыкальным слухом.

На лице миссис Митчелл, однако, вскоре после этого обозначились явные следы определенной озабоченности. Не из-за музыкальных восторгов её немецкой гостьи, нет. Её тревогу вызывало скорее мое общение с арабскими студентами. «Какая ирония судьбы», — думала я. Мекка клеймит нас позором, обвиняя в неверии и непристойности поведения, а что проповедует моя английская хозяйка? Она уверяет меня в том, что арабских студентов в Торквее не любят из-за их «невоспитанности и агрессивности». Мол, им не по плечу свободы и соблазны Запада. Её предыдущий постоялец каждую ночь являлся пьяным и с трудом карабкался по лестнице в свою комнату.

Приближалась первая разлука.

Файзаль, красавец мужчина с глазами Омара Шарифа, в которых сиял меланхолический блеск, должен был раньше времени покинуть Англию. Его любили у нас в группе. Это был наш «пророк». Не потому, что он был из Мекки, священнейшего города ислама, нет. Просто он обладал даром приводить в чувство некоторых шейхов, терявших контроль над собой вдали от родной пустыни. К тому же он излучал мудрость, ум и доброту. Я тайно восхищалась им. На большее — клянусь Аллахом — рассчитывать я не могла. Это мне было известно.

И всё-таки сердце немного щемило, когда Файзаль уехал из Торквея. Ведь это была его заслуга то, что мы, представители разных религий и полов, таким удивительным образом слились в одно гармоничное целое. Сначала я опасалась, что наша компания без Файзаля развалится. Но случилось нечто странное. Нечто, что определило мою дальнейшую жизнь.

Прощаясь со мной на школьном дворе, Файзаль жестом подозвал своего товарища Халида. На лице последнего отразилось удивление. Он не сразу отделился от группы студентов и медленно, почти нехотя, подошел к нам.

— Послушай, Халид, — сказал Файзаль по-английски, — я хотел бы, чтобы ты с этого момента присматривал за Вереной. Куда бы она ни направилась, ты должен ограждать её от зла и от любых опасностей.

Халид этого не ожидал. Губы его тронула смущенная ухмылка, но он в тот же миг совладал с собой. Я стояла между ними, совершенно ошеломленная, и не знала, что сказать. Когда до меня дошло, что все это очень серьезно, я совсем растерялась.

Забота Файзаля тронула меня до глубины души. Он тем самым дал мне понять, что я в его глазах представляю собой нечто особенное.

С того дня Халид и в самом деле понес возложенное на него бремя ответственности за меня. А я не возражала. Сначала потому, что это было желание Файзаля.

Тогда я ещё не знала, что слово у арабов — это дело чести и значит гораздо больше, чем любой письменный договор.

Мы начали открывать для себя музыкальную жизнь Торквея. Когда я в первый раз при Халиде заказала алкогольный напиток, он удивился и попросил меня не пить его. «Ну что ж, другая культура — другие нравы», — подумала я. Мне все это даже показалось забавным. Разумеется, мне ничего не стоило принести эту маленькую жертву, раз уж это было для него так важно.