Запретная женщина, или Первая жена шейха - [3]

Поэтому мне трудно представить себе — ну конечно же! Халид бы очень удивился, если бы Франц вдруг оккупировал его кухню, засучил рукава и собственноручно принялся ощипывать и начинять трюфелями индейку или жарить на вертеле молодого барашка. Или что-нибудь в этом роде. На первом же пикнике мой муж, благодаря своему виртуозному умению разводить огонь, был бы признан соплеменником Рашидидов.

Вот таким вот глупым фантазиям я предаюсь под ласковый шелест пальмовых листьев рядом с безмятежно спящим Францем. Захлопнув книгу, я закрываю глаза.

Тихий ритмичный шум моря, судорожные крики фазанов — все это вдруг вызывает во мне острый приступ тоски. Я вдруг ощущаю чудовищную, непреодолимую жажду действий. Она просто раздирает меня изнутри. Но что это такое, я не могу понять. Кому неизвестно чувство, когда едешь один в машине и по радио вдруг звучит какая-нибудь песня — «Дайр Стрейте»[5] или ещё кого-нибудь, кто тебе особенно близок, — и твое сердце сразу же просто разрывается от тоски?

— О чем ты опять задумалась, дорогая? — слышу я вдруг голос Франца.

Я вздрагиваю и поднимаю голову. Наверное, у меня на губах играла мечтательная улыбка. То, что фантазия на тему индейки в кухне Халида не вызовет в душе моего мужа бури восторга, ясно как божий день. Ну что ж, это были всего лишь грезы, и я стираю их из памяти. В конце концов, тема «Халид» — табу, и точка.

— Милый, мне пора на теннисный корт.

— Погоди, я что-нибудь наброшу и провожу тебя.

Когда мы рука в руке медленно идем через парк, в окружении павлинов с распущенными хвостами, под громкие крики птиц, на меня снисходит просветление. Я внезапно, словно меня кто-то крепко встряхнул, осознаю, что меня и шейха Халида связывает тайна.

Нечто, о чем мои уста не в силах больше молчать. Нечто болезненное, возбуждающее и пьянящее.

КАК ВСЕ НАЧАЛОСЬ Торквей, 1979 год

В Торквее, сонном портовом городишке на южном побережье Англии, моросил летний дождь, когда в него въезжал арабский шейх Халид. У молодого студента, предки которого вошли в историю как борцы за свободу бывшего пиратского гнезда Джульфы, были честолюбивые планы на будущее. Чтобы начать учебу в Соединенных Штатах Америки, он должен был сначала выучить английский язык. Одному Богу известно, как его угораздило остановить свой выбор на ядерной физике. Я так и не узнала этого. В Дубае до сих пор нет никакой возможности сделать карьеру по этой специальности, не говоря уже о восьмидесятых годах.

Однако начнем так: «Прости меня, Халид, я должна тебя предать».

Занятие уже началось, когда в дверях вдруг возникло незнакомое лицо со смущенной улыбкой на губах: Непокорные кудри искрились дождевыми каплями — юного студента, казалось, только что, как фикус, полили из лейки. Весь класс рассмеялся. Мистер Коллинз вытянул шею в направлении двери и крикнул:

— Good morning, come in. You might be Khalid, aren’t you?[6]

С видимым облегчением — оттого, что преодолел первое препятствие, — Халид бин Султан аль-Рашид вошел в класс. Мистер Коллинз указал ему на свободное место и попросил его представиться группе. Это было далеко не последнее испытание Халида. С этого момента жизнь серьезно взялась за его воспитание.

— Му name is Khalid, I come from the United Arab Emirates[7].

Я вопросительно взглянула на Лауру, свою испанскую соседку. Та только пожала плечами. Я мысленно представила себе карту Ближнего Востока, но не смогла припомнить на ней пятнышка, к которому подошла бы названная страна. Богатые нефтью государства, такие как Саудовская Аравия, Кувейт или Ливия, я знала. В конце концов я решила, что Арабские Эмираты — это какая-то в экономическом и политическом отношении незначительная страна. Зато облик Халида уже при первом знакомстве производил довольно глубокое впечатление. Иначе я бы не бросилась со своими эмоциями к Эстер. В тот понедельник её как раз перевели на следующий уровень. Она была единственной немецкоговорящей студенткой в нашей группе. Теперь в группе не осталось никого, с кем я могла бы вместе зубрить слова или проводить досуг. Обе наши испанки были близкими подругами, а Йоко была мне чуть ли не по пояс. Время от времени вместе с нами занимались пять парней, fice арабского происхождения. Правда, эти дети пустыни не привыкли к общению с девушками. Поэтому я сказала себе: «Верена, твоя задача здесь — учить язык и никаких других дел, понятно?»

Еще до того, как кончился перерыв, чей-то взгляд тайком пробился ко мне сквозь толпу и сразу же ускользнул прочь. Это был взгляд Халида.

Первые дни вживания в новую среду были не простыми. Уличных кафе, в которых можно летом посидеть на свежем воздухе, здесь просто не существовало. Неудивительно — при этом нескончаемом мелком моросящем дожде, к которому я вообще не могла привыкнуть.

Время шло, и взгляд Халида, блуждая по классу, устремлялся либо в окно, на футбольное поле, либо — украдкой — на меня. Когда я замечала, что он смотрит на меня, то улыбалась ему в ответ. При этом он каждый раз опускал глаза. Но продолжал тайком на меня поглядывать.

Мой бойкий сосед справа, Хамед Альтавид из Кувейта, тем временем начал заигрывать со мной во время занятий. Он изо дня в день просил меня писать ему немецкий перевод разных английских слов на листе бумаги. В своей непосредственности кувейтец сразу же пытался произносить эти слова, причем довольно громко. Это стоило ему места: вскоре раздосадованный мистер Коллинз пересадил его от меня подальше. Я не поверила своим ушам, когда он попросил Халида занять освободившееся рядом со мной место. «Ну надо же — именно его!» — подумала я. Этого гордого, загадочного сына пустыни, который с недавних пор вдруг перестал меня замечать. О том, что ему не нравилось заигрывание со мной его товарищей, прежде всего Хамеда, я не подумала.