Запоздалый дневник - [13]
Часы для определения начала и конца уроков были в первом здании. Дежурная уборщица бежала с колокольчиком от здания к зданию. Звонок собирал ребят и с улицы. По тому как я помню, он был очень звучный.
Когда мы закончили 10 классов, то, чтобы заработать 25 рублей на выпускной вечер, нужно было спилить, распилить на определенного размера березы по шесть кубометров на человека. Нас в классе было 20 человек, из них 9 парней. Парни выполнили норму за один день и ушли. Мы девченки остались в лесу за шесть километров от деревни. Из этого следует, что дружного класса, собранного из многих сел, у нас не было. Когда я вспоминала об этом в присутствии одноклассников-парней много позже, то они стеснялись этого, хотя никто из них сам не вспоминал.
Только Максим Лукманов на одной редкой встрече, будучи студентом, со стыдом признался, как подло парни поступили.
Ну а мы девчата выполнили свою норму на следующий день, конечно, не кланялись ребятам.
Деревенская жизнь с малых лет приучала нас к труду, порой непосильному по возрасту. Трудовые обязанности были по дому, особенно в войну. Все были озабочены добыванием какой-то еды. Я уже об этом писала. Уже с третьего-четвертого класса наспривлекали на колхозные работы — собрать колоски, осенью на копку картошки, прополку овощей.
Мама нас с Валей брала на покос, чтобы ей не было тоскливо. В войну боялись дезертиров, якобы они прятались в лесах недалеко от населенных пунктов. Потом уже в классе третьем-четвертом у меня были маленькие грабли, чтобы подгребать сено к стогу или к копне. А с девятого-десятого класса я уже умела косить. Мама нас всех сенокосным работам научила, в том числе стоять на копне или стоге утаптывать сено.
Скорее всего в конце войны или вскоре после войны, мы с Валей заболели какой-то страшной кожной болезнью на головах в волосяной части. У Вали эта огромная, постоянно возникающая короста была на теменной части, у меня на левой стороне. В больнице врачей дерматологов не было, давали какую-то мазь, но ничего не помогало. Нас не брали в детский сад, значит это было летом в 1942—43 годах. Кто-то маме посоветовал, что нужно смазывать болячки теплой мышинной кровью. Помню, как ловили мышек, тут же мама их убивала, разрязала и мазала нам больные места на голове. Волос уже не было и боялись, что они вообще не вырастут, так глубоко было поражена кожа. У меня даже углубление на голове было долго.
Но главное и что удивительно — кровь мышей действительно помогла. Все постепенно затянулось и волосы восстановились.
Бабушка же называла эту болезнь — мышьяком.
7 ФЕВРАЛЯ 2011 ГОДА
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Николай Заболоцкий
Добавляю к быту в деревенской избе. Сколько помню, когда корова телилась, а это почему-то чаще всего было ночью, теленка мама приносила в избу. Утром мы все смотрели, как мама пыталась напоить его из ведра, подсовывая ему в рот свой палец. Теленок думал, что это сосок его мамы-коровы и начинал с пальцев пить молозиво. Так называлось молоко первые два-три дня после отела. Естественно, теленок не мог выпить все, в сыром виде и мы не хотели пить молоко. Мама варила его и получалось такое варево, напоминающее омлет, такое густое было первичное молоко.
Через два-три дня наконец можно было пить молоко. За два месяца, пока корову не доили до отела, я так соскучивалась по молоку, что не могла дождаться. Так уж я любила молоко, что не могла без него есть даже суп — заливала его молоком. Конечно, это было только с натуральным, а не с пастеризованным молоком от одной своей коровы. Такая же привычка была и у Миши. Привыкнув к натуральному молоку в летние месяцы у бабушки, не хотел пить городское молоко. Еле-еле привыкал к кефиру из молочных продуктов.
В войну, когда не было теплого хлева, в избу на несколько дней приносили и ягнят. Хорошо было, если теленок и ягнята рождались в разное время. Теленка привязывали на кухне. А кухню в деревне называли середа, так как по классической планировке избы кухня-середа разделяла избу на две половины — горницу и просто избу, где и проходила вся жизнь семьи. Горница предназначалась для праздничных и выходных дней, для приема гостей. Мы называли ее новой избой. Почему — не знаю. Видимо это связано с тем, что эту комнату выгородили позже, и там было сосредоточено все, что в какой-то мере украшало комнату: шкаф, стол, столик, кровать, крупные цветы, зеркало, рамки с фото, божница с иконами.
Летом мы в основном бегали босиком. И только когда мама нас брала на покос, то обували маленькие лапти. Обувь эта невероятно была легкой и удобной: не жарко, ноги не поранишь на стерне.
